Красная башня - Сергей Че

ее матушка или престарелая родственница.

– Я! Чего надо?

Маша достала удостоверение и представилась.

– Я насчет вашего сына. Можно войти?

Лицо Ксении Романовой вытянулось и стало еще бледнее.

Она молча распахнула дверь и посторонилась.

Маша шагнула внутрь и застыла.

Это был мемориал. Даже иконостас.

С каждого свободного сантиметра каждой стены смотрели на нее фотографии пропавшего десять лет назад мальчишки. Большие и маленькие, в рамке и просто пришпиленные силовыми кнопками. Выцветшие и только что напечатанные, словно недавно отснятые. На полках в резных подставках курились ароматические палочки, горели разноцветные свечи, и в их дрожащем мерцании казалось, что Коля Романов (пропал в 2010, останки найдены в 2020) живет, двигается, улыбается.

Маше стало не по себе. От запаха благовоний закружилась голова. Ей вдруг показалось, что на одной из фотографий вместо сына Ксении она видит свою пропавшую дочь.

– В кухню давайте, – буркнула хозяйка и запахнула линялый халат. – Нечего в моей комнате властям делать.

Кухня была лилипутская, как обычно в хрущовках. Развернуться можно было с трудом. Маша втиснулась на табуретку между холодильником и столом.

Ксения выбила из пачки длинную тонкую сигарету и закурила.

– Спустя столько лет вы вспомнили о моем сыне? Чего не подождали пока я сдохну?

– Появились новые данные, Ксения Игоревна. Во время работы над другим делом.

– Ну, конечно. Над другими делами вы работаете. Небось сперли дочурку какого-нибудь богатея. И сразу все полицаи в округе озаботились. Угадала?

– Я понимаю ваше негодование…

– Да ничего вы не понимаете, – отмахнулась Ксения. – У вас только отчетность в мозгах застревает. Давайте, выкладывайте, что за новые данные? Неужели схему раскопали, по которой детей из страны уводят?

Маша всегда считала, что в такие минуты лучше говорить прямо и кратко.

– Ксения Игоревна. Мы нашли останки вашего сына.

Глаза Ксении остекленели. Рука дрогнула, и сигарета упала на пол.

– Экспертиза подтвердила. Мне очень жаль.

Ксения стояла застыв, будто статуя.

Машу словно обухом ударило, когда она вдруг поняла, что рано или поздно и к ней вот так придут и сообщат, прямо и кратко. Она отвернулась, сморгнув слезы. Попыталась вспомнить инструкцию, но ничего не получилось. Поэтому она понесла какую-то ахинею о всестороннем исследовании, которое с вероятностью в 99 процентов…

– Да подожди ты со своим исследованием,– тускло перебила Ксения.

Она шагнула к ящику, достала бутылку коньяка и плеснула в стакан.

– Тебе не предлагаю. Ты на работе.

Осушила стакан залпом.

– Я это всегда знала. Все десять лет. Матери такое чувствуют. Какая она мать, если не чувствует? Нет, я конечно, надеялась, и все такое. Но в глубине души…

Она надолго замолчала, гладя пальцами одну из фотографий. На стенах кухни мемориал продолжался, но здесь были в основном групповые снимки. Наверное, с друзьями, одноклассниками.

– Знаешь, наверное, – повернулась Ксения, – я ж его в пятнадцать лет родила. Сама еще ребенок. Детство в жопе играет. Клубы, шмотки. Нахрен он мне не нужен был. Сбагривала постоянно родакам, пока живы были. А потом пошло-поехало…

Маша знала. Стандартная история малолетней матери-одиночки. Отец ребенка неизвестен, как записано в протоколе, «мужчина от сорока до пятидесяти», короче, какой-то старый козел с деньгами. Его искали, но не нашли, да Ксения и сама толком не помнила, когда, где, с кем. Постоянный клубешник, выпивка, наркота. Заметила только когда пузо выросло. Из школы выгнали за неуспеваемость. Учеба кончилась, начались панель и притоны. Родители были уже в возрасте и умерли один за другим, не выдержав постоянного напряжения. А потом маленький шестилетний на тот момент Коля заболел, и Ксению будто подменили.

– Представляешь… Вот он лежит передо мной, весь мокрый. Задыхается. И я вдруг понимаю, что все в мире – тлен. Прах. Кроме него.

Но было уже поздно. Бюрократические шестеренки к тому времен уже крутились, все бумаги были подписаны, все сигналы подсчитаны, и за Колей пришла, наконец, служба опеки.

– Я была готова им глотки перегрызть, – Ксения плеснула себе еще немного. – Они его определили в коррекционный интернат. Для идиотов.

Оттуда он спустя полгода и пропал. Ксения ходила по инстанциям, ночевала под дверями начальников. Один из них, судя по сводке, был не против, чтобы она ночевала у него не только под дверями, в обмен на содействие, но Ксения чуть не выцарапала ему глаз. Это продолжалось несколько лет, и городское управление образования волком выло вместе с районной полицией от действий бой-бабы. Раньше ее сажали в обезьянник за проституцию, теперь – за дебоши в кабинетах чиновников. Потом все стихло, и глядя сейчас на Ксению Игоревну Романову, Маша видела перед собой рано постаревшую женщину с бутылкой коньяка и опустившимися руками.

– Мы ведем расследование, – сказала она, – по другим пропавшим детям. Посмотрите на эти фотографии. Может, кого узнаете?

Маша раскрыла папку со снимками опознанных детей и подвинула ее через стол.

Ксения медленно перелистывала страницы, вглядываясь в лица и не забывая затягиваться, выпуская дым в сторону. На одной она задержалась, даже повернула ближе к свету. Но покачала головой.

– Нет, никого не знаю. Они пропали в то же время?

– Примерно.

– Они все старше моего. Вряд ли он их знал.

– Может не в интернате, а в кружках. На спортплощадках?

Ксения скривилась.

– Мой не ходил по кружкам, знаете ведь.

– На одном из допросов вы заявили, что знаете, где держат вашего сына. Назвали это место перевалочной базой. Что вы имели в виду?

– То и имела. Перевалочную базу. Там эти ублюдки держали детей, прежде чем отправлять дальше. Или вы до сих пор думаете, что дети пропадают сами? Я рассказала об этом вашему коллеге, но он решил, что это бред наркоманки. Даже в протокол не занес.

– Что это за база? Откуда вы про нее узнали?

– Колька сообщил. Спустя неделю после того, как пропал. Вдруг два смс с незнакомого номера. Первое: «мам». Второе: «это там, где лыжи».

– Лыжи?

– Ну да, лыжи. Я сперва думала, что это какая-то лыжная база. А потом вспомнила, что это за лыжи. Мы с ним незадолго до этого по городу гуляли, его на выходные отпустили, ну вот в одном месте он все время и повторял «лыжи», да «лыжи».

– Не понимаю.

– Да чего тут понимать. Я тебе лучше фотографию покажу.

Ксения встала и подошла к стене.

– Вот она.

Маша вгляделась в висящий у двери снимок и застыла.

– Короче, он как-то попал сюда случайно. Из интерната, наверное, в очередной раз сбежал. Познакомился с этими ребятишками, ну и запомнил. Показал мне это место.

На фотографии была зима, краснокирпичный угол какого-то старого строения, на