Дикарь и лебедь - Элла Филдс

глаз от лакированной темной древесины в узорах.

– Что-то не дает тебе покоя, солнышко?

Он прекрасно знал, что именно не давало мне покоя, и все же я спросила:

– Что ты там делал?

Король прислонился к стене, сунул руку в карман брюк, посмотрел на меня в упор и через некоторое время утомленно вздохнул:

– А на что это было похоже?

– Ну, тебя я не видела, но там были обнаженные женщины, и они… – Щеки у меня вспыхнули, и я потупилась на свои босые ноги, почувствовав себя ужасно маленькой. Бесполезной и глупой – в очередной раз.

– Трахались. Они трахались. Повторяй за мной.

Я помотала головой, и король невесело усмехнулся, отчего волоски на всем моем теле встали дыбом. Вынув руку из кармана, он потер щетину и без всяких эмоций пояснил:

– Мы – воины, но мы также друзья и родня и наслаждаемся теми же дарованными этой долгой бессмертной жизнью удовольствиями, что и любые другие существа.

У меня резко подвело живот – да так сильно, что я испугалась, не вырвет ли меня тем скудным ужином, который я успела проглотить до прихода сюда.

– То есть ты…

– Ты воспользовалась моими чувствами к тебе, но я сам виноват, что допустил такое.

– И вот так ты решил мне отплатить? – спросила я, и каждый вдох вызывал боль, разрезал меня надвое. – Чего ты от меня хотел? – Этот вопрос удивил меня саму. – Как бы ты поступил, окажись на моем месте?

– Лебедь, – сказал он – я впервые услышала, как он произносит это слово, не вкладывая в него эмоции, совершенно равнодушно. – Ты ищешь сочувствия у того, кому оно неведомо. Ты – птичка, а я – зверь. А теперь беги, пока меня не увлекла идея смастерить победный стяг из твоих прелестных черных перышек.

Его жестокие, но неоспоримо правдивые слова повисли в воздухе, а сам он вернулся в логово разврата и закрыл за собой двери.

Не знаю, сколько я простояла там – в глазах щипало, в груди жгло, – но, услышав, как что-то ударилось в закрытые двери, кто-то зарычал, а кто-то другой захохотал, заставила себя сдвинуться с места и зашагала по коридору прочь.

Стоило моей босой ступне только опуститься на холодный мрамор лестничной площадки, как вернулся тот запах – запах пота и земли. Я запоздало поняла, что это лишь еще один мой враг.

– Он, может, перышки твои и не повыдергивает… – Чье-то жаркое дыхание окатило мое плечо. – А вот я – да.

Мне в висок ударило что-то тяжелое, и все вокруг померкло.

* * *

Я все-таки оказалась в темнице – хотя заключил меня в нее и не Дейд.

– Серрин, – с пугающим спокойствием представился мужчина, когда, вернувшись, понял, что я очнулась. – Дядя короля-вожака и его советник. – Шагнув в мою сторону, он пригляделся к металлической цепи, что петлей обхватывала мою шею, и скривился: – Да уж, это неприятно, но, видишь ли, особого выбора у меня не было.

Цепь сидела туго, но не настолько, чтобы я не могла дышать и говорить. Руки были стянуты за спиной – судя по зуду, веревкой.

– Где он?

– Сегодня утром они отправились наводить ужас на маленький городок под названием Тулан. Слышала о таком?

Он, разумеется, понимал, что я прекрасно знаю о существовании такого города на окраине Синшелла. Там находился Колодец Желаний, а также ручей с исцеляющими камнями и водорослями. Однако страх кольнул меня в сердце вовсе не поэтому.

Дело было в тех, кто там жил. Тулан – фермерский городок. Там до сих пор жили немногие из моих уцелевших родственников со стороны отца. Я сомневалась, что король знает об этом, и, судя по тому, как блестели синие глаза стоявшего передо мной Серрина, Дейд был не в курсе.

– Вам известно, что там живет моя родня. Что там живет ни в чем не повинный народ.

– Возможно, уже не живет, – заметил Серрин и снова скривился. – Я бы сказал, в любви и на войне все средства хороши, но оба мы знаем, что ни в этой войне, – он небрежно махнул рукой в мою сторону, – ни в том, чем страдаете вы с Дейдом, нет ничего хорошего.

Этот мужчина, у которого не было ничего общего с племянником, за исключением цвета глаз, отлично знал, что мы с Дейдом – половинки друг друга.

Серрин обошел меня по кругу, почесывая короткую темную бородку в такт своим тяжелым шагам.

Терпеливо дожидался момента, когда мое любопытство пересилит упрямое желание хранить молчание.

– Чего вы хотите?

Он остановился – каштановые волосы длиной до плеча упали ему на глаза, когда он шагнул ко мне.

– Покончить со всем этим раз и навсегда. – Серрин вынул кинжал из поясных ножен и подошел ближе. – Он простит меня, и ты, надеюсь, тоже, ибо я лишь делаю то, что он должен был сделать давным-давно. А теперь перекинься.

– Что? Зачем? – недоуменно спросила я.

– Просто сделай это.

Я не послушалась, и он, вздохнув, обошел меня и воткнул острие кинжала в мое плечо. Я закричала. Никто не услышал бы меня – я это знала, но не смогла совладать с собой, когда кровь вскипела и бешено хлынула по венам, сопротивляясь яду, каковым было для нее железо.

Я перекинулась и захлопала крыльями, цепь на шее натянулась – другой конец держал Серрин, который снял ее с крепежа на потолке.

– Стой смирно, принцесса, – приказал он, но я все сопротивлялась, вертела шеей, инстинктивно пытаясь сбросить обхватывавшую ее металлическую петлю, сбежать.

Даже в птичьем облике я была ростом в половину его. Я клевала его в руки, которые он упорно тянул ко мне, но ему удавалось уворачиваться. Серрин выдергивал мои перья одно за другим, и от острой боли я так разъярилась, что запуталась в цепи и упала на спину.

– Попалась, – проворковал нависший надо мной с молотком и большим гвоздем в руках Серрин. Он придавил сапогом мою лапу и вбил гвоздь мне в крыло – раз, другой…

Я потеряла сознание, а очнувшись, обнаружила, что оба моих крыла прибиты к каменному полу, а перья – бесчисленное количество перьев – были собраны в большой мешок, что стоял у одной из пустующих камер.

– Проснулась, – сказал Серрин и подошел ко мне. – Хорошо. А теперь я отправлю ценный груз из перьев нашей дорогой золотой королеве, но угроза, разумеется, не убедительна без весомой порции крови. Прошу прощения, принцесса. Я знаю, что исцеляться в этом обличье тебе проще, но мне нужно, чтобы ты перекинулась обратно, если хочешь когда-нибудь снова воспользоваться крыльями.

Понимая, что игнорировать его предупреждение себе дороже, я повиновалась, и в глазах потемнело от ошеломительной боли, которую вызывали две открытые раны на моих руках.

– Они заживут через каких-то два-три дня. Я в кость не попал, – сообщил он таким тоном, будто сделал мне одолжение.

Я не ответила. Я боялась, что, открыв рот, завою как дитя или закричу так, что откажут легкие.

Но на этом все не закончилось.

Он усадил меня возле стены, затем сорвал с меня платье, и я осталась в одних панталонах канареечно-желтого цвета. Но и это его не удовлетворило: он воткнул в одну из моих ран кинжал и, провернув его, поднял мою руку над мешком с перьями.

Кровь густой массой потекла по блестящим черным перьям, пропитывая их и мешок из светлой холстины. Туда же Серрин закинул и обрывки платья.

– Твоя мать должна сдаться, присягнуть на верность нашему королю, и тогда мы покончим со всем этим, – процедил Серрин так, словно мне оставалось лишь согласиться с этим, а затем ушел.

Мясник ушел. Он ушел, а я, полуголая, осталась лежать в луже крови, что продолжала подо мной растекаться.

22

Дейд

Четырнадцати лет от роду

– Вставай, мальчишка.

Я сплюнул сгусток крови на землю – в голове гудело, меч валялся рядом. Я мог бы дотянуться до него, но у меня не было сил. Все мое тело вопило от боли – ныли даже кости.

– Дейд, – рявкнул Серрин.

Я с трудом поднялся на ноги – слишком медленно, по его мнению, – и тут же приземлился на задницу, поскольку его ботинок со стальным мыском врезался мне в живот. Я исторг свой завтрак – горло обожгло желчью, но такое со мной уже случалось.

Каждый проклятый день. Утром, днем и ночью меня пытали без всякого на то повода, но оправдание для этого всегда звучало одинаково.

Дядя схватил меня за подбородок.

– Думаешь, они гордились бы тобой? – Он презрительно усмехнулся. –