Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

в Сицилии, когда тучи саранчи, прине­сенные с берегов Африки на крыльях самума, стали опу­скаться на остров в таких количествах, что король Фер­динанд ввел налог, названный саранчовым.

Поступления от налога предназначались для того, чтобы платить людям, которым было поручено истре­блять этих насекомых.

Однако людям ничего не заплатили: саранча вымерла сама по себе. Больше она никогда не появлялась, но налог существует по сей день.

Почти то же самое произошло с ввозной пошлиной на продовольствие.

Эта пошлина была введена для того, чтобы выплачи­вать штраф, наложенный на Гент; штраф, при всей его непомерности, давно уже был уплачен, но пошлина существовала по-прежнему.

Правда, она обогащала городские власти, губернаторов и советников доброго герцога Филиппа.

Так что герцог Карл направился в Гент, испытывая к нему полное доверие.

На полпути ему пришлось остановиться по двум при­чинам: во-первых, чтобы дать гентцам время завершить приготовления, а во-вторых, чтобы выслушать прошения изгнанников.

Изгнанники рассчитывали, что в честь восшествия на престол нового правителя им будет позволено вернуться домой; однако если покинуть город было легко, то вер­нуться туда оказалось трудно.

Изгнание не обходилось без конфискации имущества; но конфискация приносила выгоду врагам изгнанников, и, когда изгнанники возвращались, они сталкивались с теми, кто занял их дома и удерживал в руках их добро.

Из этого проистекала ненависть, а во время бунтов и восстаний — мщение и резня.

«В Риме, — говорит Тит Ливий, — никогда страх не бывал столь велик, как в то время, когда велись разговоры о возвращении изгнанников».

Нечто подобное происходило во Франции при возвра­щении эмигрантов в 1814 году, и люди, ставшие соб­ственниками национального имущества, на самом деле успокоились лишь после того, как был принят закон о миллиардной компенсации.

Так что возвращение изгнанников было серьезным вопросом, требовавшим изучения.

Герцог Карл поставил его перед своим советом; целый день прошел в обсуждении этого вопроса, но ответ на него так и не был дан.

Изгнанников было около трех тысяч; они расположи­лись лагерем на лугу возле ворот города.

На другой день те, кому было даровано помилование, получили разрешение войти в город вместе с герцогом.

Ну а тем, чьих имен не оказалось в списке амнистиро­ванных, было сказано, что принц разберется с их хода­тайствами.

Однако произошло то, чего советники Карла никак не предвидели: торжественный въезд нового герцога совпал с грандиозным праздником святого Ливиния.

Ливиний был местным святым; он претерпел мучени­ческую смерть в 633 году в деревне Хольтхейм, в трех льё от Гента.

Когда вы приедете в Брюссель, дорогие читатели, посмотрите там одну из прекраснейших картин Рубенса, изображающую это мученичество: палач бросает собаке отрезанный язык святого епископа, которого вы распо­знаете по этой детали.

Так вот, праздник святого Ливиния некогда был празд­ником для всего города; в нем принимали участие и бед­ные, и богатые; однако мало-помалу богачи, именитые горожане и городские чиновники отстранились от этого праздника, находя его чересчур шумным для добропоря­дочных людей.

В итоге он превратился в праздник исключительно простого люда. Впрочем, чем ниже становился уровень его участников, тем веселее он делался, и обычно его называли не иначе как праздником безумцев святого Ливиния.

Все эти люди, наполовину пьяные, отправлялись в аббатство святого Бавона, ставили себе на плечи раку с мощами святого Ливиния и относили ее к месту его мученичества; там они проводили ночь, продолжая напи­ваться, а на следующее утро толпа несла раку обратно, крича, горланя, вопя и все опрокидывая по пути; так что уступать дорогу приходилось тем, кто оказывался на пути святого: сам он дорогу никому не уступал.

Все это было известно заранее, и потому из опасения, что праздник может перерасти в бунт, со времен мирного договора, заключенного в Гавере, в шествии в честь свя­того Ливиния было запрещено появляться с оружием и облаченным в железную кольчугу.

На этот раз ярмарка в Хольтхейме была еще более шумной и сопровождалась еще большим количеством выпитого пива, чем обычно. Туда толпой устремились все товарищества каменщиков, плотников, кузнецов, сапож­ников, ткачей, сукновалов, пивоваров, а также подмасте­рья из всех этих гильдий.

Всем этим рабочим людом владело страшное раздра­жение против сборщиков налогов, именитых горожан и городских чиновников.

— О нас еще услышат! — кричали они. — Мы заварим кашу, которая не придется им по вкусу и за которую дорого заплатят те, кто будет ее хлебать!

Но поскольку было очевидно, что те, кому предназна­чалась эта каша, без принуждения хлебать ее не станут, а носить железные кольчуги не разрешалось, самые реши­тельные из этих безумцев купили свинцовые пластины, продырявили их и скрепили у себя на руках и плечах, сделав таким образом нечто вроде кирасы; тем же, кто спрашивал у них: «Что это вы делаете?», они отвечали:

— А разве тут есть к чему придраться? У нас все по закону. Мы не носим железных кольчуг. Запрещено железо, а не свинец.

Затем, распаляясь все сильнее и сильнее, они добав­ляли:

— Впрочем, у тех, кто сегодня смеется, завтра будет скверная ночь! Идемте, идемте назад в Гент, очистим город от проклятых воров, которые грызут у нас внутрен­ности и жиреют от нашего добра, прикрываясь именем принца. Сам-то он ничего об этом не знает, но мы про­светим его на этот счет и все ему расскажем.

В пять часов утра, после ночной попойки, вся эта толпа двинулась по направлению к Генту. Поход, преры­ваемый остановками возле раскупоренных пивных бочек, довел возбуждение этих людей до безумия.

То было мрачное безумие, какое бывает у любителей пива!

Герцог вступил в город накануне и, явно приведенный в сонное состояние торжественными речами, которые ему пришлось выслушивать, спокойно спал, когда вся эта толпа явилась на Пятничную площадь.

К несчастью, именно там находился домик сборщика ввозной пошлины на продовольствие.

Вот к этому домику все и питали особую неприязнь, как если бы контора, где взималась пошлина, была самой этой пошлиной: для простого народа интересы государ­ства почти всегда воплощены в каком-нибудь материаль­ном предмете.

— Святой Ливиний никогда с дороги не сворачи­вает! — в один голос закричали те, кто нес раку, и те, кто шел вслед за ними.

И тотчас же, за одну секунду, словно на него дохнул ветер небесный, домик был уничтожен.

Затем, в тот же самый миг, там, где он прежде стоял, взвилось знамя города.

Но едва только появилось знамя города, как повсюду, словно выйдя из-под земли, возникли знамена гильдий, явно заготовленные для этого случая, ибо они были совершенно новые.

Затем вокруг знамен гильдий стали собираться воору­женные ремесленники.

Все