Трудно быть другом - Виктор Штанько

– Извините… Здравствуйте… Мама моя у вас… из неврологии ее к вам перевели… Я – Пожарников… – И он задохнулся, сбился и замолчал.

Докторша, сидевшая у окна, улыбнулась, глаза за голубоватыми стеклами уже не казались строгими. Ее коллега снова взялась за писанину.

– Садись, Пожарников. – Она показала рукой на кресло, стоявшее рядом со столом.

Кресло оказалось таким мягким, что провалился в него почти по самые уши.

– Как тебя зовут?

– Денис. Я хочу знать, что случилось с мамой.

– У нее возникли неприятности с сердцем, поставили ей вчера капельницу. И сегодня сильные боли уже почти исчезли…

– Кардиограмму делали?

– Делали. Ты знаешь, что это такое?

– Знаю. Бабушка умерла от инфаркта. У мамы не инфаркт?

– Нет. Неполадки с пульсом. Но сейчас уже все, можно сказать, восстановилось. У Елены Павловны плоховато с нервами, и, возможно, в них главная причина. Ты не огорчаешь маму?

– Нет… Стараюсь не огорчать. Конечно, не всегда получается… – Ему стало трудно говорить, очень трудно. Пересохло во рту. – С отцом у нас не очень, потому все это… Мы с сестрой помогаем маме… Она будет лежать в вашем отделении?

– Пока. Пожалуй, еще дня два.

– Вы назначите ей лечение после стационара?

– Обязательно.

– Это хорошо. Я сам буду следить, как она пьет таблетки. А вы немножко построже с ней, скажите, что надо следить за собой. А то она совсем не думает о себе. Мне можно сейчас зайти к ней?

– Конечно. Она будет рада. Восьмая палата.

Денис вышел из ординаторской. От докторши остались самые хорошие впечатления: она уж точно вылечит маму! А дома они с Мышонком возьмут ее под строгий контроль! Чтоб ни одну таблетку не забыла выпить!

Из приоткрытой в палате двери видно четыре кровати и четыре тумбочки.

Денис шепотом поздоровался и на цыпочках прошел к койке, стоявшей в дальнем углу. Присел рядом на стул.

Мама тихо-тихо дышит. Ее волосы разметались по белой подушке. А какие руки у мамы худые!.. Лицо бледное, под глазами кожа синяя…

Денис давно не видел ее такой беззащитной. Сердце защемило от жалости. И он ничем не может сейчас помочь ей…

Мама открыла глаза.

– Дениска! – Она радостно заулыбалась. – Как ты меня нашел?

– Очень просто. Почему не позвонила?

– Не хотела вас пугать. Ничего страшного. Сегодня уже хотела позвонить, а ты тут как тут.

– После капельницы стало лучше?

– Да. Откуда знаешь про капельницу?

– А я все знаю! С докторшей разговаривал сейчас.

– С Галиной Владимировной?

– Да. Она мне рассказала… Ма, ты не переживай, все будет хорошо, вот увидишь. Отец дома, отсыпается… Я его отмыл…

– Машенька мне уже позвонила.

– Она – гигант! Вкалывает по десять часов!

– Рассказала, что к ней приходит Таня, что они подружились.

На груди матери блеснула цепочка. И Денис сразу подумал о крестиках, которые нашел в столе, и обо всем, что прочитал вчера вечером.

Пакетик с крестиками – в кармане. Нет, Дэн, сейчас не время что-то выяснять! Это потом…

– Апельсин очень скучает, ждет тебя… Книгу я принес! А теперь прошу: заказывайте мне, товарищ, чего вам хочется – кисленького, сладенького?

– У меня здесь все есть, Дениска. Кормят замечательно. А у тебя деньги, наверно, закончились? Занимаешь у бабы Жанны, да? Я сегодня позвоню в издательство, чтобы тебе выдали мой аванс.

– Ма, никаких звонков! Мы живем нормально. Для Мышонка даже котлеты из курятины варганю по твоему рецепту. Фрукты-овощи! Машка жует – треск идет! «Растущий организм»! – так говорит великая Арнольдовна. А «здоровье молодых талантов» надо очень поддерживать! А бабок у нас дома до ушей! И об этом прошу не беспокоиться, товарищ.

– Не морочь мне голову! Откуда у тебя могут быть деньги?

– Ма, ты забыла? Я тебе говорил: по Интернету раскопал одну контору, им нужны переводы разных технических текстов. Работа непыльная. Перевел – отвез! Деньги на стол! Еще текст – пожалуйста!

Дэн, ты большой говорун! Ну молоти мамочке! Успокой ее, чтобы не волновалась! И не делай ни одной паузы.

Появилась медсестра. Взглянула значительно. Понял: пора сматывать удочки.

– «Шумахер», шуруем домой!

Шоссе забито тачками – туда лучше не соваться.

Ну-ка тормознем, Дэн. Возле этой чугунной ограды нельзя не тормознуть: старинные мастера отливали тонкие листочки из чугуна, а виноградные гроздья прямо просятся в руку. Ощутил прохладу металла и замер – увидел церковь…

Стены ее словно светились сквозь поредевшую листву старых лип, как часовые, стоящие за тонкой вязью ограды. Куда-то ввысь уходила белоснежная колокольня, купола все в бликах осеннего солнца, слепят глаза… Сияющие кресты как бы плыли среди пушистых облаков по бездонной синеве неба.

Дэн, шире глаза раскрой, неужели ты раньше не видел этого чуда?

Не видел! Сколько раз здесь притормаживал. Замечал только то, что перед самым носом. Посмотрел, погладил ограду – и дальше погазовал.

Да нет! Видел церковь и раньше! Конечно! В Новый год. В январе. Праздник…

Ну напрягись! Рождество? Точно, Рождество Христово! Так называется праздник. Отмечают в 12 часов ночи. Это он хорошо помнит.

Приходили с пацанами сюда заранее. Даже стояли внутри в церкви какое-то время. Но долго не выдерживали. Раздражала теснота, от духоты и запахов кружилась голова…

А люди словно ничего не замечали, безотрывно смотрели на священника, крестились, что-то пели вместе с хором. И пение было очень красивое.

Потом все шли вокруг церкви. В руках у людей трепетали на ветру желтоватые язычки горящих свечей. Возглавлял шествие священник…

Стоп! Но это ему вспомнился совсем другой праздник. Весной. Как же он называется?

Ну, «книжный червяк», как обзывает тебя Гольд, давай двигай своими извилинами. Читал, в кино видел… В твоих альбомах есть картины…

Есть! Это крестный ход! Точно! Он весной – Пасха! Так называется этот праздник. Бабушка всегда красила яйца…

Дэн, а ведь ты можешь смело войти в церковь: ты крещеный! У тебя есть документ об этом и крестик! Поставим свечку, чтобы мама скорей выздоравливала. И за отца, чтобы завязывал с пьянкой и снова человеком стал! За Муравья! За Мышонка!

Боком протиснулся в огромную дверь и вошел внутрь. Огляделся и даже растерялся – будто не туда попал. В ночь на праздник Рождества все здесь сияло, люстры горели… А сейчас полумрак. И тихо-тихо. Прислушался: откуда-то доносился приглушенный монотонный голос. Мерцают свечи на высоких подставках.