Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн

Я пытался успокоить страдальца, уверяя, что следовал за ним всего лишь я, но бедняга отпрянул, дрожа, отполз к заскорузлому кусту мескита и вцепился в него, глядя на меня дикими глазами. Должно быть, в горячечном бреду несчастный решил, что раз я следовал за ним, значит я и есть тот самый дьявол.

Я вылил из фляги немного воды себе на лицо, ловя капли языком, показывая, что я не боюсь воды. Сказал, что отправлюсь искать воду, ведь мы оба знаем: она должна быть поблизости. Найдя, я принесу попить.

Оставив мужчину вместе с моей флягой в тени дерева, я пошел к низшей точке местности, надеясь обнаружить участок зелени, указывающий на возможную близость влаги. Я знал, что, не напившись вскоре, Элдридж разделит судьбу семьи. Хотя это, возможно, и было бы милосердно по отношению к нему. Я отыскал впадину, когда-то, возможно, заполненную прохладной водой, а теперь – лишь мескитовой трухой. Я расшвырял ее ногой, надеясь отыскать на дне засохший ил, плесень или иные признаки близкой влаги, но нижний слой был так же сух, как и верхний. Я продолжил обследовать низкие места, разбрасывая солому, переворачивая камни, не пропуская ни единого дюйма.

Тяжелая, изнурительная работа. Даже в тени деревьев я ощущал, как мой рассудок обволакивает душное омертвение, тяжкая усталость, пришедшая ко мне уже после погони за фургоном. Я был слишком неосторожен, осмелев от перспектив близкой встречи с людьми и водой. Теперь я понял: если не отыщу ее, не один лишь Элдридж испустит последний вздох в тени этих деревьев. Но ведь где-то находилась вода, иначе тут не росли бы деревья! Хотя я обыскал все – и безуспешно. Тогда я, обуянный ледяным страхом, понял, где находится еще одно место, не обследованное мною. Я двинулся назад мимо лежащего Элдриджа и привязанного мула, направляясь туда, где в тени деревьев безмолвно стоял мертвецкий фургон.

Я поднял шейный платок, чтобы закрыть нос, но запах оттого почти не ослаб. Попытался дышать ртом, но все равно ощущал вонь, а мысль о том, что я глотаю частицы тлена, заставила меня открыть нос. За фургоном шла неглубокая лощина, густо заросшая кустами. Я надеялся, что там запах ослабнет. Но, вопреки ожиданиям, он усилился, словно вонь стекла вниз, образовав смердящую гнусную лужу, и стала настолько злой и плотной, что я едва мог вдохнуть.

Когда я протолкнулся сквозь кусты и дошел до низа лощины, то увидел, отчего здесь так силен запах смерти.

Хектор Родригес Альварадо, в лицо называемый Папа Тио, а за глаза – Эль Дьябло, сидел в центре почти круглого стола, напоминавшего огромный бублик с откушенным куском. На столе выстроились семь плоских мониторов. Как кто-то сказал однажды: по одному на каждый смертный грех. Сейчас они показывали биржевые сводки, новости Аризоны и статью на сайте «Форбса», где говорилось о том, как Папа Тио снова попал в список первых миллиардеров года. Остальные экраны заполняли увеличенные фрагменты фотографий, размещенные, словно картины в галерее: синие татуировки на мертвой плоти, числа, контуры пистолетов, бледный человек с красным ожогом на руке, обугленный череп под дождем, на котором в сумраке сияла металлическая пластина. Тио выделил эту фотографию, послал ее на принтер, откатился на кресле от стола и, хрустнув коленями, медленно встал.

Тио потянулся, чтобы расслабить спину, неуклюже двинулся туда, где принтер методично рисовал фото на плотном листе бумаги. Выдвинул ящик из шкафа под принтером, вынул один из лежащих там мобильных телефонов, включил его и посмотрел сквозь щель в жалюзи на сухой каменистый мир снаружи.

Особняк стоял на крутом холме в горах Сьерра-Мадре, в пятидесяти милях от границы с США. К холму нельзя было приблизиться незамеченным. Идеальное место для обороны. Но чертовски ветреное. Ветер нес песок, завывал в балках крыши, словно разбушевавшееся привидение. Тио жил здесь последние восемь лет – с тех пор, как позволил себе небрежность и оказался в тюрьме, откуда пришлось дорого и долго себя выкупать. А после – прятаться. Жить будто бы на свободе, но ощущаемой лишь как перемена тюрьмы. Мир сузился до комнаты вдвое больше гаража. Окнами наружу стали экраны мониторов.

Тио увеличил яркость монитора, показывающего новости. Они все еще были о пожаре в пустыне. Лил дождь, кверху поднимался пар. Люди, испятнанные сажей, счастливые, махали в камеру. Сын Тио умер, а эти люди радовались. Тио захотелось пойти к ним и ударить их всех ножом в лицо.

Принтер умолк. Тио взял в руки фото и посмотрел в пустые глазницы черепа. И вспомнил, сколько ненависти было в глазах, когда-то живших в этих глазницах. С Рамоном Тио в последний раз встречался после какой-то мелкой, уже ускользнувшей из памяти неприятности несколько месяцев назад. Из памяти ушло и сказанное сыну тогда. Наверное, что-то злое. Это не всегда было так. Отец и сын были близки до тех пор, пока Рамону не исполнилось семнадцать и его не избили так сильно, что пришлось ставить пластину в череп. Он долго принимал сильные болеутоляющие. Развилась зависимость, переросшая в наркоманию. Рамон подсел на героин. Сын обвинял в своих бедах отца – и не ошибался. Быть сыном Тио – тяжело и опасно. А теперь Рамон умер, как и его сестры. Умерли все дети Тио.

Он проверил батарею и качество сигнала на телефоне, бросил последний взгляд на комнату, в которой провел последние восемь лет, и щелкнул рубильником на стене. Семь экранов мгновенно почернели. Исчезли счастливые лица победителей пожара. Все так легко: щелкнул – и они исчезли. Тио мог заставить их исчезнуть по-настоящему. Он много раз проделывал подобное, сидя перед экранами. Но теперь не хотел. Сейчас нужно не просто послать приказ и ждать результатов. Сейчас затронута его, Тио, семья – и должно отомстить самому.

Он снял с крюка на стене потрепанную ковбойскую шляпу, вынул из кармана рубашки старые солнцезащитные очки со стеклами в радужных разводах, будто от нефтяной пленки на воде, нацепил их на нос, открыл дверь и шагнул наружу.

После долгого сидения в сумраке солнце напоминало ядерный взрыв. Жара казалась такой страшной, будто весь мир перегрелся и готов был вспыхнуть в любой момент. Из тени выскочили двое охранников и заспешили к боссу, изображая на ходу идеальную бдительность, картинно рассматривая окрестности – а вдруг кто шевельнулся? – с ладонями на прикладах «Хальконов М-60».

– Выводите машину и суньте в багажник несколько канистр с бензином, – приказал Тио.

Охранники недоуменно переглянулись, затем один помчался за дом, второй же остался рядом, высматривая посторонних, которых здесь просто не могло быть, учитывая, что целая армия охраны патрулировала наружный периметр. Вдобавок все дороги к холму окаймлялись минными полями и растяжками.

Годами Тио пытался завести больше детей. Бог знает, сколько Тио перетрахал шлюх. Наверное, пролитого семени хватило бы на целую династию. Но в этом-то и коренилась беда. В молодости он жил жизнью улицы. Населявшие ее женщины относились к своим телам и юности, словно к разменной монете. И те, как всякие деньги, быстро трепались и пачкались от употребления. Тио цеплял почти всякую заразу и даже этим гордился как доказательством мужества. Трое детей – есть чем похвастаться. Когда-то он думал, что этого достаточно. Родил сына, которому оставит свою империю в должный час. А что еще надо?