Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн

Соломон вытащил из кармана почти пустой тюбик с защитным кремом и помазал шею, уши и лицо. Мерзкая склизкая гадость. Но делать нечего, приходится. Жаль, что та потрепанная убогая кепка осталась в машине Моргана. Соломон вернул тюбик в карман, вынул и надел солнцезащитные очки, найденные в доме Холли. Наверное, они тоже принадлежали Джеймсу. Так что теперь Соломон Крид идет в сапогах Коронадо и глядит на мир как бы глазами Коронадо.

Он шел, держась подальше от домов, до тех пор, пока не достиг дороги и изгороди, окружавших шахту. На ее территории – никаких признаков жизни. Одни заброшенные постройки. Сквозь терриконы был виден вход в шахту. Соломон снял очки, чтобы разглядеть получше. У входа – груда бочек, прицеп; на нем – бухты прозрачных шлангов. Колеса прицепа чуть спустили и просели, бочки проржавели у основания. Несомненно, ни прицеп, ни бочки никто не двигал уже долгое время. Похоже, это не оборудование для работающей шахты, а его имитация. Слышался низкий и ритмичный гул машины – похоже, насоса. Но источник его находился хоть и под землей, но не на глубине, что было бы естественно для шахты, почти истощенной многолетней интенсивной добычей.

Единственным признаком модернизации являлись изгородь и камеры слежения на столбах. Остальное выглядело заброшенным и безлюдным. Понятно, отчего фонды так важны для города. Дохода от шахты вряд ли хватит даже на счета за электричество городской церкви.

Соломон шел, пока не закончилась изгородь, и увидел то, ради чего и направился сюда. Конюшни располагались чуть в стороне от дороги. После дождя лошади вышли в корали, под открытое небо, но вели себя нервно, беспокойно, словно чуяли поблизости волка, кружили по загонам, как медленный торнадо, копытили влажную почку, фыркали, трясли гривами. Верхом – единственный способ добраться до ранчо Такера без посторонней помощи. Машины нет, да и Соломон ненавидел сидеть в машине. К тому же не был уверен насчет своего умения водить. Хотя, по правде говоря, уверенности насчет езды верхом – тоже никакой. Однако проверить это можно лишь единственным способом.

Сойдя с дороги, Соломон прошел под высокой аркой с надписью: «Конюшня Сэма», сделанной из прибитых гвоздями кусков кактуса сагуаро. Конюшню составляли несколько длинных низких сараев вокруг коралей. У одного стояли старомодный крытый фургон и почтовый дилижанс. На брезенте фургона краской по трафарету было выведено название конюшни, а под ней, разрушая всякое ощущение древности и аутентичности, адрес интернет-страницы. Справа виднелась парковка с побитым пикапом. Соломон осмотрел двор в поисках персонала, но вместо рабочих увидел девочку. Маленькую. Почти младенца. Впрочем, одежда и странное спокойствие делали ее похожей на миниатюрную взрослую. Она стояла у дальних ворот, выходивших в пустыню, и глядела прямо на гостя, сложив руки, будто молясь. Кожа и волосы девочки были такими же белыми, как у Соломона, лицо затенял старомодный чепец. Она посмотрела Соломону в глаза, затем повернулась и ушла за ворота, в пустыню, обшаривая взглядом землю, словно чего-то искала. Лошади фыркали и тихонько ржали, сторонились ее, но девочка, похоже, не обращала внимания. Соломон наблюдал за нею, пока она не скрылась за углом сарая, потом обернулся и обнаружил неподалеку мужчину.

– А-а, вы можете ее видеть, да? – удивленно проговорил тот.

Он стоял, прислонившись к изгороди с дальней стороны кораля, шляпа с полями сдвинута на затылок, в закрытых перчатками руках – свернутое кольцом лассо. Соломон снова глянул на сарай, ожидая увидеть девочку, но не увидел.

– Что она потеряла? – спросил Соломон.

– Мне не случилось подойти поближе да спросить. Почти никто из туристов ее не видит. Разве что их ребятишки. Да еще собаки. Все, кто здесь работает, видят. Ну так мы привыкли к ней. Или она к нам. Лошади уж точно видят. Хотя в это время дня она обычно носу не кажет. Вечером появляется, когда свет не такой яркий. А сегодня светится ну прям как лампочка. Мы зовем ее Молли.

– Ее фамилия – Элдридж, – сказал Соломон.

– Я слышал такое, да, – подтвердил рабочий, кивая.

Затем наклонил голову и, прищурившись, спросил:

– А-а, так вы и есть тот парень, который, как говорят, принес дождь?

– И вправду так говорят? – улыбнулся Соломон.

– Ну, так я слышал, – обронил мужчина, снова кивая, будто наконец узнал все, что хотел, и мир сделался совершенно ясным. – Вам нужно чего?

– Да. Лошадь.

– Ну тогда вы по адресу. Какую породу предпочитаете?

Соломон посмотрел на бродящий по коралю табун кватерхорсов, паломино и арабов. Память подсказывала породу с такой уверенностью, словно на лошадях были ярлыки. Соломон подошел к изгороди, вытянул руку ладонью вверх. Приблизившийся золотистый паломино понюхал и отвернулся.

– Наверное, они чуют от вас запах дыма, – предположил рабочий. – Напугал их пожар. Едва удержал, чтоб они ограду не завалили да не разбежались.

Соломон прошел вдоль края кораля. Но приблизиться к лошадям не смог – те сразу отходили. Вдруг на краю поля зрения мелькнуло что-то белое. Соломон повернулся, ожидая увидеть девочку, но увидел коня, стоящего в отдельном загоне, потряхивающего гривой, глядящего прямо на гостя. Чистопородная американская верховая, чисто-белый жеребец, в холке не меньше семнадцати ладоней. Великолепное животное.

– Не, с этим не выйдет, – сказал рабочий. – Он не сдается внаем, да и характер у него поганый.

– Как его зовут? – спросил Соломон, подходя к лошади.

– Сириус. Хотя парни его зовут большей частью непечатно. Серьезный жеребчик. Норовистый. На нем когда-то сам мэр ездил. Но теперь не ездит уже. Я на Сириуса сажусь, когда скотина разрешает себя выезжать, но неприятное это дело и мне, и, как я вижу, ему. Он меня не раз сбрасывал, до сих пор синяки и шрамы.

Соломон протянул руку за изгородь.

– Сириус! – прошептал он.

Жеребец вдохнул, дрогнув черными ноздрями, опустил голову и пошел к человеку.

– Да провалиться мне! – пробормотал рабочий. – Чтоб он когда пошел к незнакомому?

Соломон наблюдал за тем, как узловатые мышцы жеребца играют под атласной белой шкурой. В них ощущалась мощь, словно молния облеклась плотью, а в мозгу, будто заклинание, поплыли слова: «Сириус. Ярчайшая звезда ночного неба. Бог Древней Персии, белый жеребец по имени Тиштрия – „Приносящий дождь“».

Конь подошел и коснулся носом ладони.

«Может, это ты, белый брат, принес дождь, а не я», – подумал Соломон.

Его ладонь скользнула вверх, погладила щеку жеребца. Тот шагнул ближе, высунул голову за изгородь, нагнулся, потерся мордой о висок Соломона.

– Ну ты посмотри! – поразился рабочий, сдвинув шляпу так далеко назад, что та лишь чудом не упала с головы. – Вы ж двое совсем одинакового цвета. И не скажешь, где начинается один и кончается другой.

Соломон повернулся, приглядываясь к рабочему, жилистому и тонкому, будто лассо. Солнце и ветер выдубили кожу ковбоя, сморщили, состарили.