Капкан на честного лоха - Андрей Троицкий

Оставалось пять минут до очередного привала, когда слева взвилась в небо зеленая ракета, оставившая за собой дымный серый след. Значит, случилось что-то чрезвычайное. Через пару минут ожила рация.

* * *

Из группы, которую вел капитан Аксаев, передали, что есть первая потеря. Сержант Кузьмин, замыкавший цепочку, провалился в глубокую вымоину, ушел с головой в ил и болотную воду. Но невероятным усилием выбрался на поверхность, скинул с себя сначала автомат, затем тяжелую шинель, тащившую ко дну. Сумел продержаться на плаву. Слава богу, человек жив.

Солдату кинули толстую веревку, он сумел пропустить петлю через плечи, накинул на грудь. Но нога под водой попала между корней засевшего в глубине пня. Кость сломалась в двух местах: чуть ниже колена и в голени. Нижний перелом – открытый. Из-под лопнувшей кожи вылезли костяные обломки.

Да и спасатели немного перестарались, навалились разом на конец веревки, слишком резко и сильно дернули. Петля сжала и поломала пострадавшему солдату ребра. Первая помощь оказана, на ногу наложили резиновый жгут, кровотечение остановилось. Но рана сильно загрязнена.

Выслушав сообщение, Ткаченко разразился отборной матерщиной, но быстро остыл. Когда идешь на такое дело, потери среди личного состава, считай, неизбежны и вообще надо быть готовым к неприятностям.

– Спиртом его разотрите, – велел Ткаченко. – И внутрь дайте. Сволочь, автомат утопил.

Он приказал расформировать вторую поисковую группу. Капитану Аксаеву и проводнику с собакой присоединиться к ним, к первой группе. И ещё кум приказал соорудить носилки из шинели и подручных деревяшек, положить на них пострадавшего Кузьмина, двум другим солдатам и радисту из расформированной группы нести его обратно. До того места, где остались грузовики. На одной из машин ехать на зону, а не просить помощи у местного деревенского коновала.

Едва Ткаченко закончил отдавать команды, как в нескольких метрах от него, за ближними кустами ивы, тонко пронзительно завыла овчарка Петка.

Кум бросился вперед, натолкнулся грудью на прапорщика проводника, бледного, как смерть. Ткаченко не сразу понял, что произошло.

На желто– черной траве, залитой кровью, повизгивая, волчком крутилась раненая Петка. Собака прижимала морду то к заду, то к земле, перебирала лапами. Пятилась назад, бросалась вперед, вертелась на месте, разбрызгивая вокруг себя капли густой бурой жидкости. Теперь собака не выла, а издавала глубокие протяжные звуки, похожие на стоны безнадежно больного, умирающего человека.

– Проклятый капкан, – сказал проводник. – Сволочи, гады. Она в капкан мордой попала, товарищ майор.

– А ты куда смотрел? – плюнул Ткаченко. – Проводник называется.

Сделав несколько шагов вперед, кум присел под кустом ивы. Большой покрытый налетом ржавчины капкан казался почти неразличимым на прошлогодней траве. Ткаченко представил себе картину случившегося.

Видимо, слишком молодая и любопытная Петка подошла к капкану, хотела понюхать оставленный там кусочек старого жилистого мяса. Щелкнула пружина, капкан сработал, отрубил собаке вытянутую морду. Верхняя и нижняя челюсть Петки, соединенные сухожилиями и кожей, остались лежать на земле.

Ткаченко поднял капкан двумя руками, но фабричный номер и год выпуска оказались тщательно затерты напильником. За последнее время слишком много браконьеров развелось в лесотундре, а дичи, наоборот, здорово поубавилось. А капкан хороший, на крупного зверя рассчитал. Попадись в эту ловушку беглые зэки, кто-то из них отсюда на одной ноге ушел. Но досталось безответной собаке.

Ткаченко встал, широко размахнувшись, забросил капкан в заросли кустарника. Затем расстегнул кобуру. Приблизившись к собаке на расстояние шага, прикончил её выстрелом в ухо.

– Разрешите, могилу Петке выкопать, – шагнул к Ткаченко проводник. – Я вас догоню.

– Отставить могилу, – покачал головой кум. – Не до этого сейчас.

Проводник, понимавший, что спорить с кумом бесполезно, отступил.

– Перекур, – крикнул Ткаченко, чтобы все слышали. – Через пять минут идем дальше.

Однако пяти минут Аксаеву и проводнику с собакой не хватило, чтобы найти в зарослях группу майора Ткаченко. Пришлось дожидаться четверть часа. Наконец, затянувшийся перекур подошел к концу. По сухому месту пошли быстрее.

В шесть вечера первая группа вышла к реке Ижма, дальше шагали вдоль берега. Где-то через час собака остановилась и, опустив морду вниз, залаяла.

Пока подошел захромавший Ткаченко, проводник вместе с Аксаевым спустился с крутого откоса к реке, подняли наверх палатку, кое-какие носильные вещи, пакет с заплесневевшими сухарями.

Кум осмотрел добычу жадными глазами, приказал радисту связаться с начальником колонии Соболевым, доложить ему обстановку. Затем Ткаченко сел на землю, стянул сапоги и мокрые носки. Стал задумчиво разглядывать стертые ноги, покрытые розовыми скороспелыми волдырями.

– Может, костер развести? – предложил Аксаев. – Просушиться.

– Отставить костер, – помотал головой Ткаченко.

Кум подозвал к себе солдата, дал команду пустить красную ракету. Это сигнал общего сбора.

Настала пора сказать личному составу несколько добрых слов. Порой начальственное одобрение, простое человеческое внимание тонизирует лучше спирта. И еще: в людях должен проснуться охотничий азарт. Через полчаса три группы собрались берегу, люди сошлись полукругом. Ткаченко продемонстрировал солдатам и офицерам найденную палатку, потряс в воздухе грязным тряпьем, что Урманцев неосторожно вывалил из мешка.

– Мы у них на хвосте, потому что идем хорошо, – сказал кум. – Пять минут на то, чтобы подкрепиться. Затем снова разбиваемся на группы, по зеленой ракете идем дальше. Пятьдесят пять минут на ногах и пятиминутный перекур. Может, этой ночью возьмем их тепленькими. Может, утром. Потерпите. Теперь уж недолго осталось.

– Не завидую этим сволочам, – усмехнулся Аксаев.

– Я тоже, – согласился Ткаченко.

* * *

Урманцев не рискнул идти вдоль реки. Место голое, берег хорошо просматривается со всех сторон. Куда безопаснее отвернуть в сторону, двигаясь параллельным реке курсом.

Климов замыкал шествие, и все больше отставал. Голова сделалась легкой и кружилась от слабости, а ноги, наоборот, потяжелели, еле двигались, руки безжизненно болтались вдоль туловища. Шея занемела, потеряла чувствительность, во рту накапливалась вязкая кислая слюна, Климов выталкивал слюну языком, но плевки почему-то попадали то на штаны, то на сапоги.

Цыганков, тащивший мешок, часто оборачивался назад, спрашивал:

– Ну, чего ты? Чего?

Климов не отвечал, ему казалось, что стоит только открыть рот, произнести несколько слов, как вместе с этими словами от него уйдут последние ещё нерастраченные силы. А сил этих и так-то осталось с наперсток. Ближе к ночи, вошли в низкорослые березовые заросли. Когда колкие твердые, как проволока, ветки стегнули Климова по лицу, он неожиданно потерял ориентировку в пространстве.