Капкан на честного лоха - Андрей Троицкий

Небо поменялось местом с землей. Маленькое солнце оказалось под правым башмаком, а башмак на вечернем небе. Климов коротко вскрикнул, повалился на грудь, раскинув руки по сторонам. Ударился лбом о камень, поросший рыжим мхом, и даже не почувствовал боли.

Урманцев, услышав крик, оглянулся, заспешил обратно. Вместе с Цыганковым они перевернули Климова на спину, расстегнули пуговицы бушлата, подложили под голову мешок.

– Ничего, – прошептал Климов, едва двигая белыми губами. – Я уже в порядке. Все нормально.

– Ты можешь идти дальше? – спросил Урманцев.

Климов сел, привалившись спиной к стволу березы. Он старался побороть головокружение, но безуспешно: карликовые березы водили вокруг него хоровод. А земля качалась, как палуба попавшего в шторм корабля.

– Порядок, – ответил Климов. – Я могу идти.

– Все ясно, – вздохнул Урманцев.

Пришлось устраивать незапланированный привал. Урманцев развязал мешок, вытащил пакет сушеной каши и воблу. Цыганков в мгновение ока покидал пригоршни каши в рот, разорвал рыбешку на мелкие куски и проглотил не пережевывая. Климов, испытывал позывы тошноты, он отказался от еды, попросил только глоток воды. Урманцев отошел в сторону, нашел место, где лежал свежий подтаявший сверху снег. Вернувшись, он сунул в открытый рот Климова плоскую ледышку, похожую на сливочный пломбир.

Хорошо. Климов закрыл глаза, ощутив, как сладко тает во рту лед. Через минуту он открыл глаза и увидел в высоком небе зеленую ракету, волочившую за собой шлейф серого дыма. Климов, не поверив глазам, сморгнул, ракета продолжала висеть в небе.

– Что это? – он показал пальцем вверх.

Урманцев оглянулся, замер на месте и выругался.

– Ракета, – сказал он. – За нами погоня. На взгляд до них километров десять, а то и все пятнадцать.

– Похоже, кранты, – добавил Цыганков. – Похоже, не уйти нам.

Климов, оттолкнувшись ладонями от земли, поднялся на ноги. Слабость ещё не оставила его, но идти можно.

Урманцев вытащил из мешка кулек махорки, посыпал табаком землю. Цыганков забросил заметно похудевший мешок за спину, пошел первым, Климов за ним. Последним шагал Урманцев, на ходу посыпая следы махрой. Небо нахмурилось, подул северный ветер, нагоняя с реки холод и промозглую сырость. Полетели мокрые снежные хлопья, крупные, словно вырезанные из бумаги.

Через полчаса заросли березняка закончились. Цыганков остановился, дожидаясь, когда подойдут остальные.

– Смотрите, – он показал пальцем вперед.

На невысоком пригорке стояло несколько черных от старости домов, рубленных из ели и крытых тесом. Из трубы ближнего дома поднималось дымное облачко, тускло светились окна, но не электрическим светом. Видимо, в избе горела одна или несколько керосиновых ламп.

Собаки не лаяли, от человеческого жилья тянуло не теплом, а гнилым запустением, будто здесь вовсе и не люди живут, а семьи упырей. Климов смотрел на избы из-за плеча Цыганкова. Холодок неосознанного страха вдруг пробежал от шеи до самых пяток.

Климов повернулся к Урманцеву, тронул его за плечо.

– Обойдем стороной?

Урманцев в задумчивости поскреб пальцами заросший щетиной подбородок.

– Цыганков на разведку сходит.

– Почему опять я? – Цыганков выпучил глаза.

– Иди, не торгуйся, – поморщился Урманцев. – Некогда нам торговаться.

Цыганков сбросил на землю мешок, пригибаясь к земле, стал подниматься на пригорок. Он пролез под продольной перекладиной забора, никем не замеченный, прокрался к избе. Поставил стоймя высокое толстое полено, забрался на него ногами, заглянул в освещенное окно и пошатнулся, чуть не грохнулся вниз.

Посередине комнаты, точно под верхней балкой, стоял самодельный стол, покрытый плюшевой скатертью и застеленный сверху сухой соломой. На столе лежал бородатый мужик, совершенно голый, с костлявым синюшным лицом. С первого взгляда понятно – жмурик. К дальней стене прислонили струганную крышку гроба. Цыганков пригляделся. А крышка-то не простая, полностью вытесанная из колоды.

Над трупом стояли ещё три мужика, тоже бородатых. Один опустил нос в толстую книгу и, не отрываясь, нараспев бубнил молитву.

Тот, что помоложе, держал тазик, полный воды. Третий мужик, самый старый, седой, макал руку в воду и обтирал покойного тыльной стороной ладони. Закончив обмывание, старик достал из кармана штанов моток суровых ниток. Отрывая от мотка кусочки, перевязывал ими коленные суставы, локтевые сгибы, предплечья. Закончив с обмыванием и нитками, старик подошел к гробовой крышке, оторвал от неё щепку и этой щепкой принялся расчесывать волосы мертвеца.

Придя в себя после первого потрясения, Цыганков разглядел некоторые детали. Вход в комнату был загорожен самотканой холщовой простыней. Ни люстры, ни лампочки под потолком не было. По углам на лавках расставили керосиновые лампы, освещавшие комнату.

Старик достал из кармана красненький матерчатый пояс. Минуту постоял с закрытыми глазами, прошептал что-то себе под нос. Затем просунул руку под труп, повязал поясок на голое тело, но узла не сделал.

Покончив с этим делом, мужики приподняли труп, натянули на него штаны, носки и длинную рубаху. Подняли на стол гроб, переложили в него покойника, расставили и зажгли по углам гроба и на его середине шесть свечей. Повернули труп ногами к углу с иконами. Затем старик взял из рук молодого мужика церковную книгу и принялся читать пластырь. Простыню, закрывавшую дверь сняли, в комнату вошли четыре женщины и один мужик.

Цыганков спрыгнул с колоды, с ходу перемахнул низкий забор и побежал березовым зарослям.

– Тебя только за смертью посылать, – заскрипел зубами Урманцев, продрогший до костей.

Цыганков коротко пересказал только что виденные сцены и от себя добавил.

– Я чуть со страху в штаны не наложил.

– Это не для слабонервных, – кивнул Климов, к нему снова вернулась слабость, а голова шла кругом. Рот был полон кисловатой вязкой слюны. – Наложишь тут в штаны.

– Покойнику на голое тело пояс тряпичный надели, а суставы нитками обвязали, – вспомнил новые детали Цыганков. – А на ноги лапти, хотя сами в сапогах ходят. И щепкой волосы расчесывали. Короче, дурдом на выезде.

– Это староверы, раскольники, – сказал Урманцев. – Тут их странниками или бегунами называют.

– Почему бегунами? – спросил Цыганков.

– Потому что от любой власти они бегали на край света. А пояс у них на голое тело у них и при жизни положено носить. И мужикам и бабам. Никогда не снимают с себя, пока пояс тот на теле не истлеет. Когда провожают покойника в иной мир, надевают новый пояс. А суставы перевязывают суровыми нитками, чтобы нечистая сила не крутила руки и ноги.

– Тьфу, – плюнул Цыганков. – Надо дальше идти.