Лед под кожей - Вилма Кадлечкова

Лукас подождал, пока фомальхиванин удобно устроится на его бывшей кровати, и погасил свет. «Фу, Лус, разве можно так завидовать!» – ругался он про себя. С медитацией он легко смирился, а вот сна не хватало; но, к сожалению, он знал, что покоя ему еще долго не дождаться. Взгляды, которые Пинки бросала на него целый вечер, были наполнены упреками, тоской, отчаянием, нежностью и в целом переизбытком чувств всех видов. Их сдерживало лишь присутствие Аш~шада. Зато теперь эти чувства выйдут из берегов – прямо ему на голову. Профессиональный переговорщик заступит на очередную смену, где ему придется осторожно планировать, дипломатически маневрировать, незаметно убеждать и при этом всем еще проявлять понимание. «Но как говорят ӧссеане: от неминуемого не убежать», – меланхолично рассудил Лукас и потянулся к ручке двери.

– Лукас, – произнес Аш~шад в темноте.

– Неважно. Не переживай.

Аш~шад рассмеялся.

– Ты знаешь, что я хочу сказать?

Лукас замер.

– Нет, конечно. Прости. Не хочу говорить за тебя. Просто я сейчас о ней думал.

– Ты совершенно прав, я тоже, – сказал Аш~шад. – Она что-то от тебя скрывает.

– Вот это сюрприз!

Воцарилась тишина.

– Ты все это время знал, – ошеломленно сказал Аш~шад.

– Я очень давно знаю Пинки, Аш~шад. Она едва ли может что-то от меня скрыть.

Лукас ухмыльнулся в темноте. В мыслях он уже давно ее ни в чем не упрекал, шла ли речь о старой тайне или о новом безрассудном походе в чайную. Вместо этого у него стоял перед глазами образ, как она прибежала вчера, – Пинкертинка, какая она есть, именно то, что всегда его трогало чуть не до слез. Пинкертинка в своем чистейшем подобии, квинтэссенция самой себя, ненакрашенная, запыхавшаяся, неуклюже утопающая в черных джинсах и огромном бежевом свитере, который ей не подходил. Пинкертинка: полная противоположность возбуждающей, элегантной, утонченной женственности, антипод всех остальных его любовниц. Личность безгранично самоотверженная, вечно озабоченная, ни на что не обижающаяся. Она просто проглотила факт, что романтический ужин на двоих не состоялся. Не стала возмущаться, когда Лукас по дороге к Трэвису позвонил ей снова, чтобы она не приезжала, потому что нужно еще кое с чем разобраться. Продолжала улыбаться, когда по дороге обратно он позвонил в третий раз и не предложил за ней заехать. Она приехала сама и притащила три невероятно большие коробки пиццы с салями, банановый торт, сливки, орешки, жареную картошку, печенье и литровую бутылку вина, которое считала хорошим. Лукас не мог себе представить, как проглотить хоть что-то из этих страшных вещей, кроме разве что куска пиццы. Так же он, однако, не мог себе представить, как ей это сказать напрямую. Хватит лишь намека на недовольство – и она расплачется. В этом вся Пинки. Повод для бесконечного великодушия. Источник бесконечных конфузов. И, несмотря на это, все еще бесконечно лучшая возможность, чем многие другие.

– Я знаю о ней практически все, но, с другой стороны, практически все готов ей простить, – добавил Лукас.

– Она так не думает.

– А вот с этим я ничего не могу поделать. Я ведь ни в чем ее не упрекаю, но также едва ли могу отпустить ей грехи.

– Почему «также»? Хитрее оставлять ее в неизвестности, да? – констатировал Аш~шад.

Его голос неожиданно отвердел.

– Чем дальше, тем хуже, Лукас. Ты хватаешь вещи, которыми не интересуешься лишь потому, что они у тебя под рукой. Тебе не нужна ее любовь – отнюдь! Ты лишь хочешь иметь над ней власть. То, как ты используешь Пинкертину Вард, на самом деле гнусно.

Лукас потерял дар речи. В этот момент он был даже рад, что кругом такая темнота, потому что за свое выражение лица он не мог поручиться.

– Я не думаю, что использую ее, – выдавил он.

Ему удалось произнести это невозмутимо, но с трудом.

– Разумеется. Не думаешь. Потому что ты сроду о таком не задумывался.

Слова Аш~шада рассекали темноту будто огненный кнут. Лукас не мог не поражаться, что ему вдруг дало повод для такого выпада.

Затем он осознал, что не «вдруг».

Аш~шад критиковал его с самого начала. Буквально с первой фразы, с которой Лукас обратился к нему на Деймосе II.

– Хорошо, Аш~шад, – холодно отозвался он. – Ты, видимо, об этом больше думаешь, так посоветуй мне, будь любезен. Что я, по твоему мнению, должен сделать? Выбить из нее тайну силой?

– Тайна – это дело десятое, – едко произнес Аш~шад. – Разумеется, ты с радостью оставишь ее Пинки, чтобы чувство вины у нее росло; но, если бы ее не мучили угрызения совести по этому поводу, нашелся бы другой. Этого хочешь ты. Она постоянно должна просить тебя о пощаде. Постоянно должна трястись от ужаса. Девочка абсолютно зависит от твоего благоволения. И именно это чувство полного превосходства тебя к ней притягивает – ничто иное. Ты знаешь ее давно, но начал с ней встречаться только сейчас – именно и исключительно потому, что она открыла свою слабость. Пока ты можешь быть благородным, тебе интересно. Но найди она в себе смелость изменить ситуацию, ты избавишься от нее. И наоборот: если тебе понадобится избавиться от нее, ты мгновенно отложишь свое благородство, а свою вину свалишь ей на голову. – Аш~шад сделал паузу. – Речь не только о Пинкертине; это лишь одно из последствий, – заключил он. – Мне в целом не нравится способ, которым ты привязываешь к себе людей. Твой стиль манипуляции намного страшнее, чем всё, на что способен я.

– Благодарю тебя, – сказал Лукас. – Нет ничего лучше искренности.

Аш~шад в темноте совершенно неожиданно прыснул со смеху.

– Красота! Вот так впотьмах прекрасно видно твою ауру, – проронил он. – Неплохо же это по тебе ударило, посмотри-ка! Ты думаешь о том, как сегодня спас мне жизнь и при этом рисковал своей. Как побежал за нами под дорогу, которая могла обрушиться в любую секунду, и бросился на зӱрёгала буквально с голыми руками. Затем ради меня ты прошел под кров, к которому все остальные боялись даже приблизиться. Ты защищал меня от всего мира словно лев. Все это потребовало большой отваги. И ты ожидаешь, что я это оценю, а я вместо этого тебя порицаю. Вслух ты меня не упрекнешь, потому что напрямую выпрашивать благодарность – ниже твоего достоинства, но все в тебе сжимается от чувства несправедливости. – Аш~шад тихо рассмеялся. – От таких резких перепадов чувств цвета ауры удивительно раскрываются. У людей, которые дают эмоциям волю, все быстро развеивается, будто ветер разносит клочки тумана. Твоя же аура держится плотно вокруг тебя. Она интенсивна, но при этом стянута так крепко, будто ее держит стальная сеть. Я не хочу сказать, что у тебя нет чувств, Лукас. Наоборот – ты переживаешь их намного сильнее, чем тебе самому хотелось бы; но ты привык постоянно их подавлять. И неплохо умеешь это делать, скажу я тебе! В ауре это не скрыть. Но стоит включить свет, и уже ничего не различить.

– Я рад, что моя аура доставляет тебе такие качественные эстетические переживания.