Лед под кожей - Вилма Кадлечкова

Лукас просто хотел остаться с ним. Не выпускать из виду.

Быть рядом, когда это случится.

* * *

Т

акси остановилось у высокой стены из массивного блестящего перламутрового пластика, украшенной черными линиями ӧссенских узоров. Дом Софии находился за городом, на самом краю пригородного коттеджного поселка, в компании таких же роскошных, хотя кое-где слегка обветшавших, архитектурных жемчужин. Подобный тип проживания в последнее время вышел из моды: поселок был слишком далеко от города, чтобы привлечь людей, любящих компанию, не было в нем развитой сферы услуг, чтобы привлечь семьи с детьми, не был он и достаточно люксовым, чтобы притянуть экстравагантных миллионеров. Многим молодым владельцам жилья здешние резиденции становились в тягость, особенно если они не хотели ходить километр пешком от переходного узла и им надоело пересаживаться на местное такси; но София не жаловалась. Все равно она в основном работала дома, и, если ей и было нужно на скоростную дорогу, она относилась к этому как к оздоровительной пробежке.

Очертания калитки увидеть было сложно, но она легко поддалась, едва Лукас нажал на нее. Он прошел мимо кучки камней-оберегов у входа в сад, по мощеному патио прошагал к дому и поднялся по лестнице. Фомальхиванин плелся за ним. У ӧссенских домов вместо классической веранды был сводчатый каменный коридор, в конце которого скрывался вход в дом. Шагая вдоль рядов красных неоновых огней в этом лимбе, Лукас чувствовал, как его охватывает тоска. То ли еще будет, когда он перешагнет порог!

Нет, он действительно не любил сюда приходить. София, возможно, об этом вообще не думала, когда звала его; Лукас никогда об этом не говорил и никогда не пытался умышленно избегать дома старого профессора, потому что придерживался мнения, что, как только человек однажды создаст себе проблему, она тут же и впрямь повиснет над ним; но это не меняло того, что он и годы спустя спотыкался здесь о целые сугробы эмоций.

Отец не хочет, чтобы он был здесь.

Приходя сюда, он каждый раз нарушает запрет.

И сейчас.

– Начинай собираться, – говорит старый профессор. – Сегодня ночью еще можешь переночевать. Завтра – уже нет.

Лукаса передернуло. У него была слишком хорошая память – вот в чем проблема. Время, вместо того чтобы покрыть пылью все его встречи с отцом, включая последнюю и самую страшную, вместо того чтобы обкатать их до приемлемой формы, так и оставило слова старого профессора залитыми в янтаре его мыслей – совершенно нетронутыми, неискаженными, все еще острыми словно осколки; повсюду лишь окаменелости, впечатавшиеся в его душу в дословном звучании, включая интонацию голоса и выражение лица.

– Я не желаю, чтобы у тебя были ключи от этого дома. Далее, я не желаю, чтобы ты уносил отсюда какие-либо вещи, которые тебе не принадлежат, и чтобы ходил в дом или в сад без моего согласия. Особенно это касается времени, когда меня нет дома. Если ты хочешь видеться со своей сестрой, встречайтесь в другом месте. Это всё.

Отца уже не было здесь, чтобы следить за исполнением приказа, но Лукас все равно больше никогда не возвращался. У него были ключи на случай, если София ненароком захлопнет дверь, но он ни разу в жизни ими не воспользовался. Не собирался он и жить тут, хотя сестра ему предлагала. Вместо того, чтобы разделить дом на две квартиры, свою законную половину Лукас переписал на сестру, а себе взял лишь отцовскую библиотеку. Насколько ему было известно, отцовской воле это не противоречило.

Кроме того, Софии свитки ни к чему. Она знала лишь основы ӧссеина.

Звонок еще не утих, а за дверью уже раздались быстрые шаги. Его сестра вдруг со смехом бросилась ему на шею.

– Лус! Наконец-то! Герой вернулся с поля боя. Тебя не убили, так что ты заслужил лосося!

– Это точно, а Аш~шад еще больше, – заверил ее Лукас. – Каждый раз, поймав падающий поезд, он заслуживает ужина.

Он вернулся в коридор и обхватил фомальхиванина за талию – это была не бесцеремонность или преувеличенная симпатия, а скорее необходимость, потому что Аш~шад вяло опирался о стену и выглядел так, словно в любой момент потеряет сознание. Лукас затащил его внутрь. Представил их друг другу. И присматривался к первому впечатлению.

Это было даже забавно.

Его очаровательная сестра растеряла все запасы искрящегося смеха.

У нее не было слов.

Лукас хорошо представлял себе, как София видит Аш~шада. Если она включала новости, то получила полную дозу рекламы Фомальхивы, – а теперь перед ней стоял сам великий волшебник, спаситель жизней, во всей своей потрепанной красе. Может, он не держал на руках спасенного ребенка и не сверкал молниями, но у него были романтично слипшиеся волосы, так же романтично разорванная туника, суровые мужские черты и привлекательно побледневшее лицо. В целом он выглядел очень беспомощно, трогательно и уязвимо, но в то же время в его силе не могло быть сомнений. «Отвратительная комбинация», – подумал Лукас. Но затем принял во внимание, что, если его, как мужчину, такой имидж раздражает, то можно предположить, что женщинам он как раз будет нравиться. А припомнив бывших возлюбленных Софии, он пришел к выводу, что Аш~шад – как раз ее тип.

«А вдруг она напоминает ему Рут Дэш?» – мелькнуло в его голове, он даже не успел опомниться. Да, София обладала тем же типом острой, вызывающей красоты. К тому же на ней была обтягивающая черная майка, заканчивающаяся прямо под грудью рядом бахромы, затем голый живот, ниже пояс и широкие герданские брюки. Все это ей шло. Если быть объективным – даже очень.

Аш~шад не показывал своим видом, что мог подслушать мысли Лукаса. Более того, далее развилась ожидаемая динамика: София пришла в себя, перестала пялиться на него словно в экстазе и с чередой шуточек и заливистого смеха молниеносно утащила в комнату. Там она усадила его в кресло, предложила напитки, окружила великодушной заботой; сделать из человека пуп земли способны только женщины. Пуп земли был чуть позже переведен в соседнюю комнату. А в этой наступил отлив жизненной энергии. Лукас остался в темном зале один.

Эта пугающая тишина. После лихорадочной суеты прошедших часов она захватила его. Он будто падал в пустоту. Будто над ним сомкнулась водная гладь. Неожиданно и подавляюще на него свалилась тяжесть здешних темных стен.

Лукас знал каждый их сантиметр: весь этот мегаломанский, мрачный, облицованный сланцем зал, с монументальной металлической лестницей… этот пол, выложенный темной мозаикой… этот уродливый сводчатый потолок. София боролась с его гнетущим великолепием, как могла: добавила сюда розовый диван с игривым воздушным дизайном – буквально воздушным, потому что диван висел на антигравитационной подушке, – левитирующий столик в том же стиле и несколько голографических абстрактных статуй. Сланец частично был закрыт элегантным розово-белым гобеленом. Все это было выполнено по личной задумке Софии, потому служило и для рекламы: в конце концов, ей нужно было производить впечатление на клиентов, которые приходили к ней заказывать скульптуры или же дизайн. Однако, несмотря на все старания и отличную композицию, все равно на фоне проглядывал угрюмый средневековый пафос пришельческой готики. Клиенты, возможно, воспринимали все иначе. Лукас – нет. В отцовском доме он чувствовал присутствие Ӧссе каждой клеточкой тела.