Лед под кожей - Вилма Кадлечкова

– Куда это ты собираешься? – спросил он.

– Всего-то в Блу-Спрингс, для вдохновения.

София вздохнула.

– У меня есть один заказ, никак не продвигается. Полная ерунда, всего лишь статуи для вестибюля отеля, но они отвергли уже четыре разных варианта. Должно выйти мультикультурно, но при этом четко, неизбито, но в то же время ненавязчиво; и, конечно, авангардно, однако не должно никого обидеть. Я считаю, им с такими дурацкими запросами стоило нанять золотую рыбку, а не скульпторшу, но заказчикам я этого, разумеется, не сказала. Ах. Работы на полгода и так хорошо заплатят! Заберусь на Бабью стену или на Орлиное крыло, может, что-нибудь придет в голову.

– Только посмей лезть без страховки.

– Конечно, ты же видишь, что я ее взяла. Она будет в рюкзаке, – заверила София со смехом.

Она вытащила свой коронный сосуд для льда – элегантное ведерко из граненого стекла – и начала заполнять его запасами из морозилки.

– Не хотите как-нибудь в выходные заехать ко мне? Все трое? У меня наверняка уже появятся какие-нибудь наброски, и мне понадобится отзыв. Ты всегда делаешь уместные замечания, Лус. Может, неплохо будет спросить у Аш~шада, есть ли на Фомальхиве какие-нибудь скульптуры, и сделать что-то в их стиле. Вдруг у Аш~шада, кроме парапсихологических способностей, есть еще и способности к дизайну. Как минимум нельзя не признать его хороший вкус и чувство цвета… ну, насколько я могу судить по великолепной зеленой тунике.

Лукас скрыл улыбку.

– Выглядит немного по-гердански, тебе не кажется?

София замялась:

– Похоже на то.

– Мы раздобыли ее сегодня утром у Йеегонеи.

София чуть не уронила стеклянное ведерко со льдом.

– Ты водил его к Йеегонеи?!

– Он без чемоданов прилетел, – пожал плечами Лукас. – Так что мы заказали сразу целый гардероб. Если ты не против, я попросил прислать все на твой адрес, потому что меня днем никогда не бывает дома и…

– Целый гардероб?! – перебила его София. – Лус, позволь задать один весьма дерзкий вопрос. Ты говоришь, чемодана у него нет. Я ничего не имею против Аш~шада, правда, он ужасно приятный парень… Но за ужином, помнится, прозвучало, что на Фомальхиве не существует не только чемоданов, но и денег.

– Деньги есть у меня.

София уставилась на него.

– Что?! Но… ведь… несколько комплектов от Йеегонеи… Лус, это ведь сумасшедшая сумма! Боже, может, и десятки тысяч!

– Мы немножко разгулялись, – допустил Лукас.

Выражение полного шока не покидало лица Софии.

– Это абсурд, – выдавила она. – Ты просто шел и по дороге купил ему бог знает сколько одежды в лучшем салоне? Ты спятил, Лус.

– Это инвестиция. Медийный образ…

– Ты спятил! Боже! Иначе и не объяснить! – София была вне себя от негодования.

– Ну же, Софи! Ты никогда не была жадиной.

– Дело не в жадности! Такой подарок просто никто не может принять! Как можешь именно ты, ты, у которого столько такта, столько опыта в переговорах с людьми, сделать что-то настолько несусветно глупое?! Аш~шад что, твоя содержанка? Это ведь должно было его смертельно обидеть! Что он о тебе теперь думает?

– Это необычная ситуация. Я…

– Господи, Лус! Ты пытаешься его подкупить!

Лукас потерял дар речи; сегодня ему, очевидно, суждено пережить целую серию потрясений.

– Что? – выпалил он. – Да ты совсем не так поняла! Я назвал это инвестицией и буду на этом настаивать. Ты сама видела, что этот вклад начал мгновенно окупаться. Отклики в Медианете…

София покачала головой.

– Ненормальный! – взвизгнула она.

Не позволив ему продолжать объяснения, София схватила ведерко со льдом и отправилась в гостиную, потому что вполне разумно рассудила, что в присутствии Пинки Лукас не станет с ней препираться.

– Если хочешь узнать мое мнение… – начал старый профессор, когда они остались одни.

– Не хочу, – заверил его Лукас.

– Неважно. Я все равно скажу.

Старый профессор был прямо за его спиной – вновь так близко, что не нужно было и оборачиваться.

– София ничего не понимает, так ведь? Она не знает того, что знаем мы с тобой. Не знает, как принципиально снизится твоя нужда в деньгах всего через несколько недель. Мальчик, она серьезно думает, что тебе нужно откладывать на пенсию.

Лукас быстро проскользнул за дверь и захлопнул ее перед носом старого профессора, но это не помогло; он тут же снова увидел его в зеркале в конце коридора. Рубашка за пятнадцать лет немного вышла из моды, но серебристый герданский шелк совсем не утратил своего лоска. Их глаза впились друг в друга на несколько слишком долгих мгновений.

– Когда понимаешь, что скоро умрешь, возникает именно это ощущение – я его знаю, – сказал отец. – Хочется оставить что-то после себя. Ты уже уходишь со сцены. Отступаешь на задний план. Самое ценное хочешь кому-нибудь передать, как в фильмах делают умирающие старики на благо своих сыновей. Ты хочешь, чтобы было продолжение. И более того – ты хочешь, чтобы наследником был лучший из лучших. Беда, Лус. Для этой мелодрамы не хватает людей – детей ты не породил. И потому ты подсознательно выбрал его.

Иронии не удавалось пересилить бесконечную грусть в глазах отца. И это вызывало у Лукаса мурашки. Он видел ее так редко! Но помнил, четко помнил тот же призрак печали, который промелькнул на лице отца в день одной ӧссенской церемонии.

Лишь из-за этого нечастого проблеска чувства Лукас не мог напрямую высмеять слова старого профессора. Лишь из-за него он упустил шанс оставить все в секрете для самого себя.

Кроме того… это было очевидно.

Аш~шад в его квартире. Аш~шад в его одежде, а затем у его швеи. Аш~шад с его знакомыми медиантами. Руки Аш~шада на глазах и груди Пинки. Аш~шад в его старой комнате, в доме его детства. Аш~шад с его сестрой.

Передача всего. Иллюзия бессмертия.

Старый профессор молча и выжидающе смотрел на него.

– А если и так? – спросил Лукас. – Это ведь чувствуют все. Абсолютно все. Надеются до последней минуты. Я уже почти в конце, папа. Думаешь, у меня нет права на эту надежду?

– На надежду – возможно, но на успех – отнюдь, – усмехнулся старый профессор. – Раз ты говоришь о правах, необходимо подчеркнуть, что он, в свою очередь, имеет право сопротивляться, когда ты попытаешься насильно взвалить ему на плечи остатки своей души. Наверху, в комнате, он говорил о Пинки. Но на самом деле имел в виду себя. Он тебя предупредил. Чтобы ты этого не делал.

Лукас поджал губы.