Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941-1944 - Нури Халилов

Когда стемнело и румыны, закончив свои дела, легли спать, мы вошли в деревню. Ровно в 2 часа ночи командир пустил зеленую ракету. Все стали кричать: «Ура! Ура!» Открыли огонь наши автоматчики. Перепуганные румыны выбегали в одних кальсонах, в трусах, босиком и бросались бежать в сторону Симферополя. На заснеженном поле все это было хорошо видно.

Специально выделенная группа быстро запрягла лошадей на уже погруженные румынами подводы. На них уже было оружие, продукты, одеяла. Другие захватывали оружие в домах. Также успешно все прошло на мельнице, где мы захватили 20 мешков белой муки. В небе появилась красная ракета, которая означала конец операции, которая длилась всего 20 минут. Все быстро собрались в заранее условленном месте. Потерь не было.

Утром следующего дня все собрались в расположении 21-го отряда. Нас поздравляли, хвалили. По приказу командира бригады лошадей раздали по другим отрядам на мясо. Лишнее оружие тоже. Прибывшие в отряд семьи приводили и свой скот – коров-кормилиц. Таких в нашем отряде было 12 голов. Потом добавились коровы, которых угнали у немцев, когда те гнали скот на мясокомбинат. Это было еще голов тридцать. Кроме того, были еще шесть лошадей, три подводы и одна верховая лошадь Орлик, которую отняли у румын. Чтобы содержать такое количество скота, его нужно было кормить, поить, охранять. Мы сделали специальный загон, выделили охрану, назначили пастухов.

Чтобы кормить 335 человек боевого отряда и гражданского лагеря, надо было ежедневно резать одну скотину. Моими резчиками были Шабан Чибин, Рамазан Асан, Александров, Никулин. Они сами выбирали из стада очередную скотину на убой. Мясо потом разделывали и по списку раздавали по группам. Из кожи зарезанной коровы или быка делали постолы или покрывали ими верха шалашей.

Постоянно нужно было искать средства к существованию. Я направил все три подводы по сожженным деревням. В Баксане мы открыли придворовые ямы, откуда достали картофель и фасоль. Из другой деревни привезли целый ящик фарфоровой посуды: тарелки, блюда, подносы, ложки, вилки. Появились терки для помола зерна на муку и крупы. Посоветовавшись со стариками, решили построить один большой навес, в котором хранить продукты и некоторое имущество. Все это быстро построили из нарубленных деревьев, накрыли шкурами.

Из моего лагеря получился настоящий колхоз. Сейчас много говорят о голоде среди партизан, это – правда, но так было не всегда. В конце 1943 года, вероятно, был самый лучший период. Ко мне в хозяйственный лагерь часто приходили гости. Первым был лесничий из Тав-Даира Сугей, сын Къали. Знали мы друг друга еще до войны. Он пришел ко мне в шалаш. Мы поговорили о семье, о знакомых. Эльза приготовила чебуреки, поставила чай. Поблагодарив за гостеприимство, он ушел.

Потом меня проведал мой братишка Джемиль. Он тоже был в 21-м отряде, но его группа располагалась на Чуянской заставе. Она находилась на перекрестке лесных дорог Тав-Кипчак – Баксан. Эта была наша последняя встреча. Его также угостили чебуреками. Переночевав в нашем шалаше, он ушел на заставу, где командиром группы был матрос Алексей Калашников[143].

Сильный прочес был 17 ноября 1943 года. Все началось с обстрела леса из пушек и минометов. В небе появилось с десяток самолетов, которые, израсходовав свой боезапас и топливо, улетали, а потом возвращались вновь. Особенно было страшно, когда над лесом появлялась «рама». Это специальный самолет-корректировщик. Ее летчик все видит и передает по радио, куда надо стрелять, что надо бомбить. «Рама» летает невысоко, плавно. Сбить ее невозможно, так как она бронирована. На ней установлены оптические приборы.

Обстрел леса был сильный, но в глубь леса пехота противника не шла. На одном участке леса я заметил переносные ручные «катюши». Подошел к командиру, человеку 45–50 лет. Он назвался Степановым[144]. Они готовились выпустить очередной залп по фашистскому танку, который нас обстреливал.

«Катюша» выстрелила, и было видно, что в танк попали. Он загорелся. Другая такая же установка дала залп по другой огневой точке – 77-мм пушке. Тоже было точное попадание. Сгорела и пушка, и ее расчет. Эти и другие «катюши» были переброшены к нам в лес с Большой земли с аэродрома Пашкова под Краснодаром.

Таких прочесов было много, но в глубь леса партизаны карателей не пускали.

В начале декабря 1943 года ко мне в гражданский лагерь пришли командир 21-го отряда Иван Сырьев и комиссар Эммануил Грабовецкий. Они собрали моих людей, поговорили о делах. Посмотрели наше хозяйство. Остались очень довольны. Их покормили чебуреками.

Наряду с обычными гостями, были и необычные – представители НКВД, Смерша. Они вежливо расспрашивали меня, все подробно записывали. Искали темные пятна в моей биографии. Ничего плохого мне не сказали и не сделали. Как пришли, так и ушли. Приходили они, как правило, по два-три человека. Осматривали мое хозяйство, беседовали с людьми. Эти люди были в новенькой армейской форме с погонами от старшего лейтенанта до капитана. Было видно, что они прилетели с Большой земли.

Ту картошку и зерно, которое мы взяли в деревне Баксан, девать было некуда. Мы решили организовать еще одну базу, у самой реки Бурульчи. Заведующим этой базой я назначил сестренку Наджие.

Когда я вернулся с очередной продовольственной операции, мне сказали, что приходили из Центрального штаба, проводили собрание. Сказали, что надо избрать председателя Розентальского лесного сельского совета. Все выдвинули мою кандидатуру, а потом и проголосовали.

Через балку на южной стороне расположился гражданский лагерь 19-го отряда, которым командовал Сакович[145], а гражданским лагерем – майор Харченко[146]. У них жизнь была намного тяжелее. Если доставали продукты, то раздавали по граммам. Скота и лошадей у них не было, подвод тоже. По деревням в поисках продуктов они не ездили. Все партизаны были в основном из деревень Суюн-Аджи, Бура, Ивановка, Мамак. Деревни эти были бедные, да и организатора хорошего не было. Все завидовали мне. Иногда просились, чтобы я взял их с собой в поход за продуктами. Дважды я брал по пять-шесть человек в походы на Баксан и Розенталь. Из Суюн-Аджи в их отряде были Аня Босова, Николай Черняк, Рустем Исмаилов, а в гражданском лагере – семья Мамута и Халиля Османовых, моего тестя Абдурефия, сапожника Сеит-Бекира, плотника Джафера Курукчи.