Четвертый тоннель - Игорь Андреев

— Как ты думаешь, когда они занимаются сексом, она кусается или нет?

— Я думаю, очень сильно кусается…

В конце бульвара, возле самого перекрестка, когда мы говорили о чем-то еще, я пригласил ее к себе.

— Зачем?

— Как зачем? Ты что, не знаешь, зачем люди ходят в гости? Чтобы не сидеть на улице. Просто побыть вместе, приятно, никто не отвлекает. Нам будет хорошо.

И тут она сказала фразу, которая меня слегка выбила из себя:

— Я знаю, что мужчины вот так говорят, побыть вместе, а сами думают: «Как хорошо в твоих красивых губках смотрелся бы мой член»!

Я на секунду потерялся. О своем члене в связи с ее губками я еще не думал. То есть, конечно, она мне понравилась в первую очередь именно как женщина, красивая самка, а уже потом всякий там ее богатый внутренний мир, глубокий ум и прочие занавески с цветочками. Но именно про свой член в ее губках — такое мне в голову не приходило.

— Да, — я пристально посмотрел на ее губы и глаза и улыбнулся, — действительно, будет смотреться хорошо.

Она начала своим вечно сдержанным голосом нести какую-то ахинею насчет того, что нам нет смысла ехать ко мне и вообще нет смысла встречаться.

Хорошо, что она так сказала. Помогла мне взорваться.

— Вера, еб твою мать, ты что, охуела?! — сказал я повышенным тоном. — Ты сама подумай, что говоришь! Ты вечно ищешь какие-то рациональные вещи! Какой-то смысл! Ты внимательно посмотри на меня! Я с тобой уже целый час болтаю ни о чем, вместо того, чтобы важными делами заниматься! В этом нет ничего рационального! Какой на хуй смысл?!

Я говорил быстро, жестикулировал, меня будто разрывало изнутри. И хотя я почти кричал, да еще обильно матерился (что крайне не желательно делать с женщиной до первого секса), я был в отличнейшем состоянии. Прилив энергии, радость. И она это чувствовала — не испугалась, наоборот, погрузилась в меня глазами.

— Вера, как ты думаешь, на хуя я сюда, блядь, приехал?! Попробуй угадать, а?! Я сюда приехал потому, что ты мне нравишься, и это очень нерационально! В этом нет никакого смысла!

— Не матерись!

— Не матерись? Охуительное предложение!

— Ты можешь не материться?!

— Я могу что угодно, но сейчас правила приличия меня не волнуют! Я уже, блядь, не могу не материться, потому что заебался притворяться хорошим и правильным мальчиком! Вот скажи, что мне думать и как себя с тобой вести? Я, значит, встречаю бабу, которая мне нравится, а она мне говорит, что, видите ли, нам нет смысла встречаться, потому что это, по ее мнению, как-то не вполне перспективно. Может быть, мне выписать тебе гарантийное письмо? Ты не стесняйся, скажи, я прямо сейчас напишу! Так и напишу: гарантийное письмо — выдано Вере Игорем в том, что ей можно расслабиться и перестать ебать Игорю мозги, потому что у Веры с Игорем все очень перспективно и все будет хорошо. И поставлю круглую печать синего цвета! Может быть, так и сделаем?

Я замолчал и пристально посмотрел ей в лицо. Мне понравилось его преображение. На нем привычные рефлексы — например, механически отрицательная реакция на мат. (Только плохие девочки позволяют мужикам материться в своем присутствии, хорошие девочки должны лицемерно оскорбляться). В то же время лицо оживилось, глаза заблестели. Короче, начала размораживаться. Начало разморозки подтвердилось следующей же фразой:

— У тебя нет синей печати.

Ее глаза уже улыбались.

— Да, действительно. Значит пиздец, жизнь не удалась. Впрочем, я могу ее нарисовать синей ручкой.

— У меня есть печать.

Оказалось, она врач. У каждого врача есть личная печать.

— Отлично! Жизнь начинает налаживаться! Охуеть, как нам с тобой повезло!

— Ты можешь хоть иногда не материться?

— Ради тебя я могу пойти на любые подвиги. Даже готов временно не говорить слово «хуй».

Потом мы съехали на какие-то другие темы и договорились вскоре поехать ко мне домой. Не сейчас, потому что у нее вечером встреча с пациентом, который хорошо платит. Послезавтра.

Конечно, наш разговор на Страстном бульваре я не помню дословно. Было намного больше междометий и непередаваемых словами невербальных сообщений. Я взорвался, почти кричал и тряс ее за плечи. Она меня одергивала, наезжала на меня за то, что я себя «неприлично веду», и, как ни странно, зачарованно наблюдала за неприличным поведением. Мы препирались, спорили и задирали друг друга. Очень комично, эмоционально, в общем, почти как в латиноамериканских сериалах. Прикольно…

Через несколько дней я встретил ее у выхода из метро «Полежаевская». Зашли в троллейбус. Она в шоке. Хлопает глазами, озираясь по сторонам. Мы попали в час пик, люди в мокрых от предосеннего дождя куртках толкают друг друга и нас. Я прижал ее к стенке в резиновом стыке двух половинок троллейбуса, так чтобы она не чувствовала давления толпы. Она сказала, что сто лет не ездила в троллейбусе. Ездит до метро и обратно на маршрутке. А еще тонко, но выпукло подчеркнула, что вообще ее возят на машинах мужики, которые ее хотят, которым она позволяет оказывать ей внимание и делать услуги, но ничего больше. Я ответил:

— Вот видишь, как тебе сегодня повезло! Наконец-то ты имеешь дело с мужчиной, который не собирается тебя покупать. К тому же троллейбус — это круто. Здесь кипит жизнь. Welcome to the real world! Наслаждайся!

Она что-то фыркнула по инерции, с очень серьезным видом. Мол, какой ужас. Я слегка улыбался, молчал и внимательно смотрел не нее. «Если она сейчас строит из себя принцессу, то пусть, я посмотрю на шоу, — подумал.

— Пофыркает и перестанет. А если перейдет к наездам о том, как „должен“ заботиться о женщине „настоящий мужчина“, то пошлю на хуй. Наконец, если она и вправду настолько непривычна к общественному транспорту, ничего страшного, пусть привыкает. Если хочет, пусть приезжает ко мне на такси».

В дальнейшем так и сложилось — она приезжала на такси.

Кстати, начиная с этого эпизода в троллейбусе, я ее постоянно простебывал. На тему ее хронической правильности и вечной серьезности. Например. Приехала, позвонила в дверь. Я бросил сигарету с балкона, иду открывать. Стоит с серьезным лицом и смотрит на меня с таким видом, будто возникла больша-а-ая проблема. Вместо «привет» говорит:

— Почемуты так долго не открывал?

— Прости, я дрочил, — отвечаю с таким же серьезным, как у нее, видом. — Подумал о тебе, у меня встал, и я не удержался. А тут ты звонишь в дверь. Мне понадобилось пойти в ванную и полить его холодной водой. А то прикинь, что будет. Я тебе открываю, а у меня член стоит. Это же неприлично! Так у культурных людей не принято! Я не смогу после этого считать себя джентльменом! Не посмею смотреть тебе в глаза! Вот, пришлось держать тебя за дверью, пока я охлаждался.

Как правило, она не сразу выходила из образа серьезной женщины, и пыталась продолжать говорить в прежнем духе.