Четвертый тоннель - Игорь Андреев

— Зачем ты говоришь глупости?

— А зачем ты спрашиваешь глупости?

— Я просто спросила, почему долго не открывал.

— У тебя такое лицо серьезное, что я не посмел врать — сказал все как есть. Теперь он у меня холодный. Пойми, я не мог иначе. Нужно было охладить, а то слишком выпирал. Страшно подумать, что ты, такая серьезная дама, потом сказала бы про меня своим подругам. «Он мне открывает, а у него стоит! В Африке голодают дети, в космос летают космонавты, люди берут ипотечные кредиты и удваивают ВВП, короче, все занимаются серьезными делами, а у него в это время стоит! А ведь с виду воспитанный человек с высшим образованием!»

Рано или поздно она начинала улыбаться.

Она часто упоминала при мне каких-то мужчин. Как бы в контексте разговора, но слишком выпукло — очевидно, давая понять, что очень востребованная женщина. Дескать, ты не думай, что я к тебе приехала потому, что мне с тобой хорошо; ты один из многих, и это всего лишь моя прихоть, не более. Но я никак не реагировал, только улыбался и молчал. Не получая ожидаемой реакции, она каждый раз провоцировала меня все более и более примитивно. Наконец, однажды спросила:

— Тебя не смущает, что вокруг меня так много мужчин?

— Мне похуй на твоих мужчин, моя сладенькая. Ведь ты сейчас со мной, а не с ними.

Сказав это, я обнял ее, поцеловал, а про себя подумал: «Да, сестричка, похоже, с мужиками у тебя реальная напряженка». В ответ она не нашлась, что сказать. Только смотрит такими глазами, как будто обнаружила во мне нечто новое, к чему не знает, как относиться.

Иногда она задавала откровенно провокационные вопросы. Те, что на пикаперском языке называются проверками. Например:

— Почему каждый раз, когда я прихожу, ты открываешь новую пачку презервативов? В старой еще оставались.

— Ничего особенного. Просто мне нравится открывать новые пачки.

Немая сцена. Молча смотрит и хлопает ресницами. Такая милая мордочка.

Секс с ней был тусклым почти всегда. Слишком хорошая девочка. А хорошие девочки, как известно, не ебутся. Не делают глупостей. Придерживаются моральных принципов и общечеловеческих ценностей. И, кстати говоря, в предельном исполнении они не какают. Хорошей девочке это не должно быть свойственно — если, конечно, она действительно хорошая, а не притворяется. Она должна радовать строгую (но такую справедливую) маменьку своим совершенством и отвечать ее пожеланиям еще до того, как они озвучены. Правда, как-то так у хорошей девочки получается, что всегда находится повод осознать, что она не так уж хороша. Точнее, даже отвратительна. Быть несовершенной

— что может быть хуже? Это основная характеристика хорошей девочки — чувство, что ты никогда не сможешь быть достаточно хороша, хоть умри. Проблема исчезает сама собой, когда разрешаешь себе быть такой, какой получается. Просто быть. Но хорошая девочка не вправе что-то там себе разрешать, не получив одобрения мамочки.

Вера мне сама рассказывала, что неосознанно старается угодить своей маме даже тогда, когда мама находится в сотне километров от дочери. Когда-то в детстве Вера была плохой дочерью. Когда вышла замуж, стала еще плохой женой и плохой хозяйкой. С момента, когда родила дочь, вдобавок ко всему стала, естественно, плохой матерью. Мама постоянно внушала ей это. Вера постоянно живет в напряжении.

В постели она была, кажется, постоянно напряжена на темы «все ли я делаю так?» и «правильно ли я сейчас выгляжу?» Превратиться на время в бесстыжую блядь и получить удовольствие от секса она не могла, потому что даже с моим членом во рту старалась оставаться хорошей и правильной девочкой. Мне лишь иногда удавалось раскачать ее эмоции настолько, что она начинала дурачиться, пищать и хихикать, после этого секс наконец-то становился похожим на секс.

Что характерно, она всякий раз, как приходит, пыталась говорить со мной строго и нравоучительно, а уходила что-то напевая, пританцовывая или просто с блеском в глазах… Я подумал, что мне, пожалуй, именно это всегда нравилось с ней, да и с другими женщинами. Разжигать и наблюдать, как она оживает и расцветает.

Время от времени я был с ней очень резок. Я не оскорблял ее, но очень резко разбивал глупости, которые она говорила. Когда в ее словах что-то меня сильно цепляло и я не мог не обратить внимание на абсурд, в который она сама верила. То, что я ей говорил, удивляло меня самого, потому что я никогда раньше ничего подобного ни о ком не думал и не говорил, но в такие моменты вдруг приходило кристально-ясное понимание происходящего. Например, когда она в очередной раз сказала о том, как ей нужно срочно ехать домой, а также быть завтра и послезавтра со своей дочерью-третьеклассницей, которая снова простудилась и нуждается в ухаживании мамочки, я ее резко оборвал:

— Дорогая, хватит пиздеть. Ей вовсе не нужно, чтобы ты сидела рядом с ней во время болезни. Тебе выгодно думать, что ты ей якобы нужна. Тебе хочется быть востребованной, нужной и важной, вот ты и говоришь: «Ой, я так ей нужна, она без меня не может, ой-ой-ой». На самом деле твоя дочь только затем и болеет, чтобы привлечь твое внимание. Потому что когда она здорова, ты занята собой, своей работой и прочей суетой, которая тебе кажется важной. Если бы ты с ней близко общалась каждый день хотя бы по десять минут — но только близко общалась, а не просто присутствовала в квартире — ей бы не было нужно болеть. Ты ей уделяешь очень мало внимания. Единственный человек, который получает от тебя меньше внимания, чем твоя дочь, это я. Но я-то ладно, мы с тобой просто друзья и иногда трахаемся. А дочь твоя — родная и любимая. А ты с ней обходишься так же, как твоя мамочка поступала с тобой: сливаешь на нее усталость и раздражение, а что происходит у нее в душе, тебя не колышет.

Я сделал паузу. Она молча смотрела, на лице ни намека на сопротивление. Только впилась в меня взглядом. Я продолжил:

— Вы с ней играете в игру. Начиная болеть, она позволяет тебе ощутить чувство своей важности и взамен получает твое внимание. Она понимает — а если не понимает, то чувствует, — что тебе очень хочется быть нужной хоть кому-то, хоть по какому-то поводу. Вы обе манипулируете друг другом. Она научилась у тебя. Две эгоистки. Единственное и лучшее, что ты можешь сделать для нее — любить. Быть с ней время от времени и с любовью и вниманием общаться с ней. Вот и все. Так что не говори мне, что ты должна срочно ехать домой сразу после секса, потому что ты, видите ли, так охренительно нужна ей в болезни. Не обманывай себя и меня.

В такие моменты я говорил очень энергично, даже не задумываясь о точности слов. Я даже не думал, что говорить. Содержимое моего сознания (или подсознания?) рвалось наружу, а я ему просто позволял проявляться совершенно без обработки, напрямую. Если в первые секунды она хотела возразить, защититься, заявить о своей правоте, но не могла перебить мой поток, то потом проникалась и слушала, не говоря ни слова, как под гипнозом.

Когда я выразил себя полностью, она тихо сказала, задумчиво глядя на меня:

— Знаешь, ты прав. Все так и есть. Мне нужно быть нужной. Ей нужно быть любимой. Но я все-таки сейчас поеду к ней, ладно?