Еврейский вопрос Ленину - Йоханан Петровский-Штерн

До последних лет перестройки и падения коммунизма еврейская родня Ленина оставалась за пределами истории его семейства. Партийные руководители могли гордиться, как удачно им удалось похоронить под спудом все то, что они считали опасной и подрывной информацией. Пытливым читателям, жаждущим достоверной информации из первоисточников, приходилось довольствоваться романом Мариэтты Шагинян или подретушированными воспоминаниями ленинских родственников. А кому этого было мало и кто посылал запросы в Институт марксизма-ленинизма, тому отправлялся стандартный ответ, что Бланк — «обрусевший немец».

В начале 1990-х гг. власти отменили государственную монополию на образ Ленина. Подобно многим другим историческим тайнам, перед самым падением СССР и непосредственно после на поверхность всплыли многочисленные сведения о еврейских корнях Ленина. Те, кто вел поиски в архивах — Дейч, Шехтман, Штейн, Цаплин — опубликовали заметки о своих былых открытиях и поделились рассказами об архивных хождениях по мукам. Профессиональные историки сочли их открытия убедительными, однако некоторые читатели, в том числе Ольга Ульянова, племянница Ленина, продолжали упорно отрицать еврейское родство. Началась полемика в прессе. Историки, писатели и журналисты посткоммунистической эпохи воспользовались новыми либеральными веяниями и выдвинули свои версии «запрета на Бланков».

Для большинства, если не для всех, семидесятилетний запрет на обсуждение еврейских корней Ленина однозначно свидетельствовал о государственном антисемитизме ушедшего режима. Один журналист назвал замалчивание еврейских элементов в родословной Ленина «фиговым листком, который прикрывал откровенную фашистскую наготу» сталинско-большевистского режима.[171] С его точки зрения, компартия вела себя по отношению к семейству Бланков откровенно националистически. Действительно, Анна Веретенникова (урожденная Бланк) могла беспрепятственно размышлять о якобы немецких корнях семейства Бланков, объясняющих, как ей казалось, удивительную ленинскую пунктуальность и трудолюбие. Но обсуждение ленинской родословной, связанной с кочевниками-калмыками и семитами-евреями, представлялось немыслимым, поскольку затрагивало национальную — а то и расовую — «чистоту» иконически русского Ленина.

Озадаченный тем, что партийный аппарат так долго скрывал еврейские корни Ленина, один журналист спросил без обиняков: а что такого особенного в национальности Бланков, чтобы самодержавное коммунистическое руководство сочло их этнонациональную принадлежность государственной тайной? Он пришел к неутешительному выводу: «Некоторые национальности, вроде еврейской, так и относились на протяжении всего существования советской власти по утвержденной кем-то «табели о рангах» к разряду второсортных, принадлежность к которым была компрометирующей. И это является концом еще одного мифа советской действительности — о национальном равноправии».[172]

Слишком часто, на наш взгляд, прибегают к антисемитизму для объяснения всевозможных причин, по которым в Советском Союзе притесняли евреев или замалчивали Бланков. В последние годы XX в. и в первые годы XXI в. были опубликованы тысячи документов, свидетельствующих о государственном антисемитизме советского периода, и в особенности об антисемитизме Сталина. Так что едва ли еще можно сомневаться в том, что сталинская или брежневская политика относительно евреев формировалась под воздействием национальных предрассудков. И все же, принимая во внимание то обстоятельство, что Лев Троцкий, коммунист еврейского происхождения, первым среди партийных вождей стал подчеркивать роль Ленина в качестве национального символа; что Лев Каменев, также коммунист еврейского происхождения, был первым, кто исключил Бланков как евреев из научного и публичного обихода; что Михаил Горбачев, который, казалось, сочувствовал советским евреям, тем не менее негласно одобрил запрет на Бланков, — заявлять, что единственно антисемитизмом объясняются гонения на Бланков при коммунизме, вряд ли представляется оправданным.

Объяснение, похоже, следует искать в национальной политике Советского Союза, которая зиждилась на особом — главенствующем и центральном — положении русских в вертикально ориентированной системе советских этносов и национальных меньшинств. Для партии культ русского Ленина был фундаментом, на котором возводилось здание русского национального централизма, главенствующей роли русских в многонациональной стране и в мировом коммунистическом движении. Появление Бланков могло дать трещину по всему фундаменту, поскольку бросало тень сомнения на официально стопроцентную ленинскую русскость.

Парадоксально, что два-три еврея из далекого XIX столетия, два-три частных лица еврейского происхождения, едва заметных на необъятном российском историческом горизонте, грозили разрушить представление о Ленине как о величайшем национальном наследии русского народа, ставили под сомнение главенствующую роль русской национальной принадлежности в государстве и, ни много ни мало, бросали вызов национальной политике партии. Мошко, Александр и Дмитрий Бланки всерьез мешали попыткам утвердить культ одновременно всеобщего и русскоцентричного Ленина именно потому, что были малозначимыми, обыкновенными и партикулярными людьми.

Более того, эти ничтожные евреи из черты оседлости простым фактом своего присутствия в ленинской родословной оспорили самый принцип, на котором Ленин построил партию, а партия утвердила культ Ленина: централизм, русскость и властную вертикаль. Государство, контролировавшее шестую часть земной поверхности, способное защитить себя стратегическими ракетами с ядерными боеголовками, создавшее мощнейшую тяжелую промышленность, на самом деле боялось какого-то мелкотравчатого негодяя по имени Мошко Бланк и скромного провинциального доктора по имени Александр Бланк. Посмертные приключения Бланков в Советском Союзе мало что могут поведать нам нового об этой семье евреев-выкрестов, но красноречиво свидетельствуют о самовосприятии коммунистической партии и советской государственной системы.

Так что можно вполне обоснованно и исчерпывающе объяснить отношение к еврейским корням Ленина в Советском Союзе и без таких громких слов, как антисемитизм. С другой стороны, надо принять во внимание еще один аспект этой проблемы. Идеологи коммунизма создали и тщательно оберегали культовый образ Ленина как человека чистых русских кровей. Его еврейские корни доставляли им множество поводов для беспокойства, тогда как с его этнически чистой образностью им было вполне уютно. По-видимому, такое отношение к ленинской генеалогии никогда не провозглашалось вслух, но всегда предполагалось по умолчанию.

Судя по тому, что вожди коммунистической партии заявляли во всеуслышание и что на самом деле они пытались скрыть, можно предположить, что их болтовня об интернационализме служила всего лишь прикрытием глубоких расовых предрассудков. Партия отвергала нацистскую пропаганду, но принимала нацистскую логику. Парадоксальным образом все то, что коммунистические идеологи подразумевали, хотя и не высказывали вслух, их ультраправые оппоненты в России и на Западе провозглашали во всеуслышание. В следующей главе мы обсудим поразительное сходство в отношении высших советских руководителей и русских ультраправых к еврейским корням Ленина.