Дикий Восток - Александр Афанасьев

* * *

Новочеркасск, разросшийся из большущей, считай станицы в начале века в настоящий, крупный город встречал шумом, суетой, толкотней. Водители — кто пересел с коня живого на коня механического — так и норовили давануть на клаксон, два подольше подержать… гул стоял над городом. Дорога какое-то время шла рядом с веткой стоящейся железной… шуршал под колесами щебень, да свистели паровозы… да сиделец все ругался, и то же сигналил, чтобы побыстрее пропустили. Улицы были народом запружены, где и не пройти, лошадей почти не было. Если в станицах держали еще… почитай, на гас денег не напасешься, если железного то коня им то и дело правдать а тут скосил, или просто на выпас пустил — и езжай куда тебе надобно. Витрины лавок — теперь по новой моде они делались большими, стеклянными манили товаром…

Правление располагалось теперь в новом здании, внешне похожем на старое, только теперь с лишним этажом, да гаражом вместо конюшен. Припарковав машину прямо напротив входа — видимо почетное место себе атаман отгрохал — сиделец сноровисто провел их через караул на входе, а дальше их пути разошлись. Петро со Степаном тронулись по старым знакомым — проведывать, значит — а Григорий к атаману тронулся, аккурат где он заседает, на третьем этаже кабинетик был.

— Здорово дневали… — Григорий сразу взял быка за рога

— И вам здравствовать… — степенно отозвался атаман — решился все-таки?

— Мое дело. Мое и казаков — мгновенно ощетинился Григорий…

— Да ты копытом то не бей… ишь, как конь… Норовистый. Тебе норов то в армии не сбили?

— Еще норовистей стал.

— Ну, смотри… Хряпнем что ли?

Перешли в угол кабинета, там стояло что-то навроде уголка на своих — стол, да два старых, уже лезущих набивкой кресла. Разбойничьи подмигнув, атаман достал из-за кресла большую, наполненную мутным четверть, два простых, граненых стакана. Аккуратно, ни капли не пролив, разлил драгоценную жидкость.

— Ну… как говорится… будем. За Русь матушку, за царя-батюшку, да за нас — казаков на тихом Дону.

Жидкость была не просто крепкой — она валила с ног, рвала горло, обжигала. Ажник на глаза слезы наворачивались.

— Что это? — прохрипел не готовый к таким переделкам Велехов, силясь хлебнуть обожженным горлом немного воздуха.

— Крепка, а! — радостно воскликнул атаман, хлопнул по пузатому боку бутылки, как хозяин лошадь хлопает, только не так сильно — это мне с Чира привезли… в знак уважения, так сказать. Горит как факел… градусов семьдесят, не меньше. На хрену настояна, да еще и мед там степной. Прямо разом — и выпивка и закуска. Довольствие одно. Будешь?

— Ни… С ног валит… мне кубыть ехать еще до постоялого двора.

— Какой постоялый двор, в правлении и остановишься, место есть.

Атаман сунул нос в бутылку, в которой еще больше половины оставалось, с силой втянул воздух — и с явным сожалением на лице отставил бутылку, заткнул пробкой … чтобы не выдохлась.

— Хороша… — повторил он, прищуриваясь — но в меру. Сами-то гоните, небось, указ царев нарушаете[71]?

— Кубыть кто и гонит — а я того не ведаю — отозвался степенно Григорий — это ты исправника выспрашивай, да станичного атамана. Вот они тебе и ответ дадут, кто винокурничает, кто безобразничает, а кто и курень свой спалил.

— Так не скажут ведь… скроете, сукины сыны

— Тогда и мне не честь языком как бабе чесать.

Атаман с силой вздохнул воздух — только не всхрапнул как лошадь — сменил тему разговора

— Как делать думаешь?

— Это ты мне скажи атаман — как ты думаешь. Потому как там — ни разу не шутки. Ты скажи, зачем нас кликнул — тогда и думать будем. А сейчас чего — слова одни. Пустые…

— Пустые, говоришь… Ты новый закон читал? О справлении казачьей службы?

— Так понапишут… мне то чего, я не первого срока призыва.

— И тебе… и всем чего. Потому как теперь — войскам право дано служить не на государевой службе, а по уговору…

— За деньги что ли? — не понял Григорий

— Ну… как сказать. Так — и в тоже время не так. Государю долг на службе… ты будь ласков отдай. А вот как вернулся — тут дело твое. Хочешь паши, а хочешь — винтовку в руки бери.

— Завсегда же так было.

— Да нет. Теперь — мы в этом сами по себе. С кем сговорились — тем и служим. Ну… не с каждым, конечно. И вот как раз на Арабском то полуострове и есть … работа.

— Ее там всегда было… бунташно там.

— Именно! А ты слыхал — сколько нефти там нашли?! Только качай, а покоя нет. И вот ты думай — если, к примеру, купчина какой деньги туда вбухает — а там мятеж. Убыток один.

— Так мы, казаки, купчинам служить этим будем? — Григория это задело, и сильно.

— А Государев интерес? Это ж наша земля. Я тебя не дверь открывать, да бородой перед посетителями мести — зову.

Григорий подумал, пытаясь разобраться во всем в этом. Тут и впрямь — без еще одного тычка не разберешься.

— Гладко стелешь… атаман… да спать жестко.

— Проспали уже! — голос атамана ощутимо построжал — там, на территориях с начала года под сотню казаков — насмерть вбили! Полусотню с двадцать второго — минометами накрыло! Зараз — тридцать один погибший! Спим — живыми бы проснуться!

Григорий кивнул

— Твоя правда. Но и меня пойми, атаман — мне не слова нужны, а конкретно — кто, когда, чего.

— Ну, так и скажу слово. Кто — скажи мне сам, только казаков первого призыва не трогай, это условие. Набирай кого угодно, хоть каторжников — был бы результат. Когда — чем быстрее, чем лучше. Время есть… но немного уже, чувствую, злое мыслится. Чего … вот чтобы всех, кто в городах орудует, по пустыням да по горам шарится — чтобы там не было.

— Эвон… Хватил. Тут все войско нужно. И не хватит.

— Там у нас — целое войско. От каждого полк — по сотне, а то и целыми полками стоят. Только скажи. Но дай результат.

— Сильно. А снаряжение?

— Пиши.

— И напишу. Ручку зараз дай, из дома без нее вышел.

— Ручку…

Атаман вернулся на свое место, порылся в столе — и доставил карандаш обгрызенный, да пачку листов канцелярской бумаги.

— Звыняй… ручки нету, пером пишу. Зараза, привыкнуть не могу.

— Достаточно и того…

Григорий долго сидел, размышляя… к атаману уж просители пошли… а он все сидел, вспоминал, писал. Смотрели он него, с любопытством — но не говорили ничего. Потом он начал писать, и писал так еще час с лишком, писал… потом перечеркивал — и снова писал. Закончил — за окном темнеть уже начало…