Дикий Восток - Александр Афанасьев

— Та знаю, я — начальник. Мне хуже местного — нет.

— Смотри…

Джип глухо зачихал, завелся — кривым стартером пользоваться не пришлось, покатил по улицам города.

Одесса была Одессой — вечно молодой, шумный город. Мало кто знал — что на протяжении долгого времени Одесса была единственным городом Империи, что без помощи сводил в плюс бюджет. Отсюда и независимость известная… еще при создании города Дерибас определенные преимущества у Екатерины Великой выговорил, что-то типа статуса свободного города. Кстати, название городу тоже Екатерина самолично подарила. Как? Да очень просто. Жаловались что там воды нет совсем, а Екатерина, женщина ученая возьми да и скажи: вода на древнегреческом — assedo. Там воды нет? Ну вот, значит и будет называть город наоборот — Одесса. Так и порешили.

Шум звонков «конки», на электричество одновременно с Санкт-Петербургом переведенной, шум от лавок, у которых приказчики, соревнуясь, громко выкрикивают приглашения благородным господам и дамам посетить именно их лавку, крики мальчишек, заканчивающих разносить свежие выпуски газет. Рестораны, около которых шумно и днем и ночью, конторы по найму моряков, толпу у которых приходится по проезжей части обходить, доходные дома, снова лавки. Много машин — их здесь столько, что на улице не помещаются, лошадей совсем уж нет, разве только на набережной — детей и милых дам катать. С порта — рев гудков теплоходов, там работа ни на секунду не прекращается, в порту постоянно нужны руки, заработать может любой. Контрабандисты — они свой товар приняли, прикорнули с утра — теперь вышли на людей посмотреть и себя показать. В синем, распахнутом настежь небе — серая колбаса дирижабля. Экскурсионный, Одесса — Константинополь, снижается. На маяк идет, там у них причальная вышка теперь. Проехали портом — новая дорога, аккурат над портом идет, все видно. Дымовые трубы сухогрузов, разноцветье флагов, чайки, жирные, пресытившиеся, сидят на ограде набережной как куры. Дальше — только в бинокль и смотреть — серо-стальной силуэт крейсера. Они все на Севастополь базируются, здесь видимо какие-то маневры отрабатывает, может быть — сопровождение конвоев. Или еще чего.

За город выехали — горы вдали, виноградные плантации, харчевни придорожные, белого камня домишки. Идиллия…

Велехов знал, куда едет — хоть и нельзя вне тиров с оружием упражняться, но и в тир лишний раз тоже — тащиться. Свернул к карьеру, старому, заброшенному, с водой на дне — тут можно стрелять, не опасаясь что кого подстрелишь ненароком. Пули песок примет.

По чему стрелять? Да по камням — вон их сколько валяется.

Джип казак остановил в самом начале карьера, большого, старого, с накатанной колеей, осыпающимися стенками и мутным, коричневого цвета озерцом на дне карьера. Вышел, потянулся, пошел вниз…

Бах!

На противоположной стороне карьеры только брызнули осколки — камень тут мягкий, пуля его крошит. Да и не камень это — тот же известняк.

А до камня — метров пятьдесят будет, а стрелял то — с руки, не целясь почитай.

— Могешь так, стрелок?

Шалый привычно улыбнулся

— А и запросто Ваше Благородие. Только вы мне камешек то подкиньте, а то так и целиться несподручно.

— Подкинуть? В воздух?

— В него самого. Если не затруднит.

— Ну, смотри…

Григорий долго искал камень, нарочито долго выбирал, мотал нервы — и вдруг кинул, резко, прямо от земли, неожиданно, не разгибаясь вовсе.

Б-бах!

Сдвоенный выстрел, дуплет — и камень брызнул осколками уже в воздухе, несколько секанули по головам, не до крови — но неприятно.

— Га… Вот это дал — Григорий и впрямь был удивлен — а еще так можешь?

— Да сколь угодно, только за бабло уже. Говорю же — тир у папахена был, хороший тир.

Григорий присмотрелся к курносым, короткоствольным револьверам в руках блатного

— Что за железо?

— Смит-Вессон, десятка. Двухдюймовый ствол.

— Оттуда?

— А то. Друзьяки уехали… подарок прислали.

— Так и таскаешь с собой?

— Не жмет — пожал плечами недоуменно блатной.

На самом деле револьверов было три.

— А из автоматической винтовки?

— Вот чего не могём — того не могём. Я ж не стопорила какой.

— А кто ты по масти?

— Честный налетчик я, Ваше Благородие. Не стопорила и не бомбила. Если надо тебе таких… они и с пулеметом знакомы, тут Черный банк брал, недалеко от твоей конторы, кстати, на Ланжероне — знатное дельце было. Но не по мне.

— Мне фартовых надо. Дело есть. Навар хороший.

— А что за дело то?

— Серых развелось. На Востоке. Открыт сезон охоты.

— Серых… серые разные бывают, господин казак

— Те серые, которые зеленые. Дошло?

Блатной не торопясь спрятал в карман револьверы — Григорий заметил, что на обоих срезан внешний курок заподлицо, и передняя часть скобы, которая спусковой крючок прикрывает — тоже. Американский стиль, есть там такие асы со времен Сухого закона, что из такого револьвера шесть пуль за три секунды выпускают. Это если считать еще и время, чтобы револьвер достать.

— Стремные дела…

— А что — боишься? — по-блатному спросил Григорий

— Опасаюсь… Зеленые они ж вольтанутые совсем. С башкой не дружат….

— Если опасаешься — не держу. Поехали…

— Да ты постой… начальник… постой, чего кипешить. Тебе это — зачем надо?

— Тебе — какое дело? Открыт сезон охоты. Я — взялся.

— А на карман сколько?

— На карман… четыреста целковых в месяц — устроит?

Стопорила усмехнулся

— Фартовый щипач с вечера так хлебает.

— Так щипли, кто тебе мешает. Со мной не торгуйся — не на Привозе[80].

— Да я за другое, гражданин казак.

— А за что?

— Да ксиву бы мне… за ксиву и отработать не грех.

— Ксиву…

Дело было в том, что казачьи области в России — были на правах самоуправляющихся, и власть там была совсем не такой, как в России. Главными на этих территориях были атаманы, они же вершили суд по всем вилам гражданских и по мелким уголовным делам, спрашивая совета стариков — то есть были нечто вроде мировых судей. Атаманов выбирали и в месте проживания казаков, в станицах — были станичные атаманы, которые одновременно занимались делами станичных воинских команд. Центральная власть в самоуправляющихся казачьих общинах занималась только сбором податей, причем не с конкретных казаков, а с казачьего войска в целом, «на местах» подати собирали атаманы, да еще расследованием преступлений средней тяжести и тяжких. В числе казачьих привилегий было то, что правления могли выдавать паспорта на совершенно законных основаниях — и таким образом Митька Шалый мог стать совершенно другой личностью и начать жизнь с чистого листа. Это-то ему и было нужно.