Лес видений - Павлина Морозова
Шрифт:
Интервал:
Во дворе поднялся страшный ветер. Дымок отчаянно мельтешил в воздухе, но никакого результата это не принесло – подняться выше частокола ему так и не удалось.
В конце концов захватчик Иванова тела вернулся, скользнул тонкой струйкой обратно, через ухо прямо в голову, после чего рухнул на землю и обиженно надулся, не забывая ругать своих «пленителей» на чём свет стоит, да так, что у Немилы заалели щёки.
– Ты ему поможешь? – шепнула Немила Яге.
– А чего б нет, – уверенно заявила Яга. – Царевича в стольном граде уж заждались, возвращать его надо. Одна просьба у меня к тебе имеется, очень важная: чего бы ни происходило в последующие дни, ты ни в коем случае не должна лезть, куда не просят, чего бы ни увидела и ни услышала. И тогда твой царевич станет как прежний.
– И долго ли ждать придётся?.. – вздохнула Немила.
Яга с нажимом повторила:
– Не лезть, куда не просят. И не донимать расспросами, раз уж на то пошло. Когда надо будет, сама всё увидишь и узнаешь. Несколько дней это займёт, сколько – не скажет никто.
Немила, чуть помедлив, согласно поклонилась. Пока порча не будет снята, можно в сторонке побыть, а там уж держись, Иванушка! Всю женскую хитрость она приложит, чтоб он о ней вспомнил и жениться захотел.
А всё же трудно ей было поверить, что вот этот встревоженный, растерянный молодец, что стоит, озираясь по сторонам, и чуть не плачет, он есть Иван и не Иван одновременно. Хоть не самый глупый у неё умишко, но на такие задачки рассчитан не был, а потому свыкнуться с подобной мыслью у неё пока что не получалось. На это требовалось время.
* * *
Изуродованный когтями железный ствол оплетался крепкой верёвкой, похожей на кольчатое тело речного червя.
Иван сидел на голой земле. Голова его клонилась к груди, однако он не спал, о чём красноречиво говорил озлобленный взгляд исподлобья.
Немила была слишком взволнована появлением царевича, и суетилась, и хлопотала вокруг него: покушал ли, попил ли, удобно ли ему, хочется ли умыться, не холодно ль, или, наоборот, жарко? Иван заботу принимал с явной охотой – а она радостная бегала туда-сюда, то покормит с ложечки, то лицо влажной салфеткой вытрет, то стопы сидит разминает. И всё ей в радость, ничего для любимого не жалко, одно печалит: дети в избе проснулись раньше времени да как развылись ни с того ни с сего, а Ваську Яга не пускает, говорит, тут, во дворе ей нужен.
Разорваться бы на две половинки, одна тут – другая там.
– Не слышишь, что ли, мать они зовут, – буркнула Яга и добавила шёпотом, но так чтоб было слышно. – Устроила тут облобызальник, смотреть противно. Лучше б с таким рвением детьми занималась, али думаешь, он оценит твои старания? Давай отсюдова, шагом марш.
Страшно не хотелось Немиле никуда уходить, и тем более не оставаться с детьми один-на-один – после недавних событий она их побаивалась, хоть Яга и говорила, что те-де безобидны и привязаны к матери совершенно по-человечески.
Но как же тут поспоришь, когда на тебя целых трое ополчились, да ещё две маленькие вовсю орут, заставляя одну половину сердца сжиматься от любви, а другую – разрываться от раздражения?
– Ладно, ваша взяла, – вскинув подбородок, ответила Немила. – Но учтите, я скоро приду. Мне же деточек нужно с батькой ихним познакомить.
Она так и представляла себе – возьмёт деточек на руки, выйдет с ними на крылечко и медленно пойдёт по направлению к Ивану, ненароком поворачиваясь то одним, то другим боком. «Смотри, Иван, какие у тебя наследницы растут! А глянь, как у меня бёдра широки стали и как грудь налилась, как тебе такое, нравится?»
Уж она-то понахваталась у старших своих напарниц по детским играм, насмотрелась, как по весне-красне хороводы водятся, как девичьи шеи вверх вытягиваются и косы взмывают до плеч, взглянешь с высокого места – не хоровод, а солнце крутится-вертится; парни пляшут, будто заведённые, щёки краснючие, глаза искрючие, полные задора и решимости. Те, кто охоч до женитьбы, смело в хоровод ныряют.
«Если в омут, то – с головой, по самую макушку!»
Пожалела Немила, что у Яги свекольного сока нет. «Зато глаза можно подвести угольком», – подумала она и, обрадованная, заторопилась к избе.
«Пускай они порчу снимают, а я в сторонке постою, готовая в любой момент на подмогу прийти… и предстать перед царевичем во всей красе – когда с его глаз пелена чудовищная спадёт».
За спиной Немилы с обычным скрипом затворилась единственная дверь. Детишки на пару мгновений присмирели, прислушались, а потом завопили с удвоенной силой.
– Ну-ну, – пролепетала Немила. – Вот же я, ваша матушка.
Она взяла на руки детей, но те были непривычно беспокойны, постоянно вертелись, так и норовя выпасть на пол. Укачивание не помогало, и тогда она выбрала самый верный способ успокоить младенцев – удерживая обеих дочерей на коленях, она быстро оголила грудь, а потом по очереди подняла их и всунула в ротики по соску. Грусти молоко досталось первой, но она никак не хотела сосать, пока не услышала, что сестра начала довольно чмокать.
Немиле тяжело давалось кормление грудью, и дело было не столько в том, что процесс кормления причинял боль и неудобства, и не в том, что по дюжине раз в день переполнявшее грудь молоко пропитывало насквозь рубашку до самого пояса, вызывая ощущения, схожие с теми, которые ты испытываешь, когда имеешь стёртую ранку, которая постоянно открывается и начинает сочиться прозрачным сукровичным соком.
Хуже всего было чувство противоречия, что подступало каждый раз, когда она касалась детей: безотчётный страх, желание немедленно уйти, притвориться, что это не её дети, чужие, а поверх всего – стыд за собственную нелюбовь и нечуткость.
Впрочем, она не теряла надежды когда-нибудь полюбить дочерей с той же силой, с какой любила их отца. А пока приходилось терпеть весь букет неприятных переживаний, связанных с несвоевременным материнством.
Дети сосали-сосали грудь, а она не могла перестать приглядываться, пытаясь распознать в милейших младенцах тех грубых уродливых бабищ, что явились ей в зеркале. Кормление для неё было неразрывно связано с тревогой, которая утихала лишь тогда, когда две пары одинаковых чёрных глазок переставали лупать на неё в упор.
Но вот постепенно глазки стали закатываться, младенцы сосали всё медленней, моргали реже и реже, пока не уснули.
Немила вздохнула с облегчением. Решимости показать их отцу прямо сейчас как-то поубавилось. Она пристроила детей обратно в люльку и на цыпочках дошла до двери.
Толкнула от себя. Дверь с первого раза не поддалась.
– Эй, избушка, мне до игр, – с пренебрежением прошептала она. – Открывай, я к суженому иду.
Когда дверь не поддалась в третий, пятый и последующие разы, Немила запаниковала. Она бросилась к окну, ставни которого не закрывались с момента, как она начала тут жить.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!