Я защищал Ленинград - Артем Драбкин

Военным корреспондентом был Г. Гофман. Он подобрал меня и с трудом довёл до пункта «Скорой помощи», который находился как раз на Невском, против места моего падения. Там оказали первую помощь, после чего корреспондент довёл меня до госпиталя на ул. Восстания, недалеко от Невского. Дважды мне сделали снимки головы, уложили в постель на 1,5 месяца. После этого он посетил госпиталь, чтобы узнать моё состояние здоровья, где встретил главного хирурга Валентина Михайловича Белогородского. Они были знакомы до войны. Валентин Михайлович хорошо знал его отца - профессора. «Что вы здесь делаете?» спросил он. Г. Гофман рассказал, что пришёл навестить медсестру Лиду Гурьеву, на что Валентин Михайлович ответил: «Да, это хорошая девушка!» Г. Гофман спросил у меня: «Вы не курите?» Я ответила, что нет. Однажды, не дождавшись меня, я была занята, он оставил записку, случайно она сохранилась у меня. О дальнейшей его судьбе я ничего не знаю. Бомбёжки, артобстрел продолжались, и операции не прекращались, иногда они проводились почти без света, при маленьких лампочках. Раненым делали операцию, а бомбы вокруг разрывались, однажды одна из авиабомб разорвалась даже во дворе госпиталя. Но операции продолжались при любых условиях.

Во время блокады Ленинграда, будучи медсестрой, я участвовала в соревнованиях по стрельбе из мелкокалиберной винтовки, в соревнованиях на велосипеде, в соревнованиях по волейболу. Это было трудно, так как иногда приходилось идти пешком в расположение другого госпиталя. Но это было нужно для поднятия боевого духа среди медперсонала. Кроме того, я участвовала в госпитальном ансамбле песни, у меня остались фотографии ансамбля и команды госпиталя по волейболу. Участвовала в сестринской конференции госпиталей Ленинградского фронта. Доклад мой был по теме «Осложнения при подкожных, внутримышечных и внутривенных инъекциях и их предупреждения». Мой доклад редактировал и утверждал главный хирург госпиталя Валентин Михайлович Белогородский. Текст доклада есть у меня и сейчас, он был вложен в моё личное дело, которое я получила в июле 1945 года, выезжая из Германии на Родину. Начальник госпиталя Кирзнер получил благодарность за мой хороший доклад, который был одним из трёх лучших на этой конференции.

Иногда мы посещали театры, особенно театр оперетты, артисты которого самоотверженно выступали в нетопленых помещениях, а мы сидели в зимней одежде и варежках. В это время я посетила Малый оперный - там шла «Сорочинская ярмарка». В Мариинском шли «Травиата» Джузеппе Верди, «Ночь перед Рождеством» Римского-Корсакова. А в Малом оперном меня особенно впечатлила опера «Чио-Чио-Сан» Джакомо Пуччини.

После прорыва блокады мы иногда ходили на танцы, которые организовывали в хороших помещениях, я помню мраморный зал с прекрасными колоннами, но не смогу сейчас назвать адрес. Даже во время блокады мы отмечали своеобразно и скромно все наши праздники, оставляя еду от обедов и ужинов. Мы трудились тяжко в условиях войны и бомбёжек. При этом мы жили, а не геройствовали, выполняя священный долг по выздоровлению наших советских воинов, возвращая их в строй.

Интервью и лит. обработка Ю. Трифонова

Чоков Андрей Семёнович

12 сентября 1941 года за счёт личного состава Балтийского флота была сформирована 7-я бригада морского флота. При этом кадровый состав «Октябрьской революции» не должен был быть ослаблен. И вот пришёл приказ на наш линкор, выстроили весь личный состав и объявили о том, что поступил приказ о создании бригады морской пехоты в учебном отряде подводного плавания имени Сергея Мироновича Кирова за счёт экипажей линкоров, эсминцев, подводных лодок и других боевых кораблей Балтийского флота. Вызывали только добровольцев, и вперёд вышло свыше 500 моряков из экипажа. К 22 сентября 1941 года бригада была полностью сформирована, после чего мы приступили к боевым действиям в районе Фарфорового завода. Я попал во 2-й батальон, и когда мы пришли на передовую, была уже построена большая ротная землянка, поэтому нам оставалось только вырыть ход сообщения к траншеям на передовой. Но на всю нашу роту была всего одна большая лопата. И чтобы не ковырять землю непонятно чем, мы размерили участок земли, и получилось, что я должен был прокопать полтора метра в длину и в глубину в полный рост человека. Когда пришла моя очередь и я начал копать, уже сгустились сумерки. И тут начался обстрел местности, немцы били из миномётов и орудий, но я поставил себе задачу, что пока не выкопаю норму, то не уйду. Выкопал всё в итоге и, оставив у хода сообщения лопату для сменщика, пошёл в землянку, и всё. Больше ничего не помню, что со мной и как произошло. Одна темнота.

Опомнился только в медсанбате. Все люди там были в белом, медсестра подбежала, увидев, что я очнулся и начал ворочаться. Говорит мне: «Вы не волнуйтесь!» Оказалось, у меня контузия и ранение осколком в левую руку. Три дня пробыл я там, а потом меня направили в госпиталь, расположенный в Ленинграде. Он находился в Инженерном, или Михайловском, замке. Находился в палате контуженных, нас было семь человек, причём трое из нас были крепко контужены, у двоих постоянно случались такие припадки, что ужас. В декабре 1941 года меня выписали из госпиталя и направили в запасной стрелковый полк. Обучения как такового не было, приводили с ужина, строили во дворе, после чего приходили различные военные командиры, вызывали артиллеристов, пулемётчиков и связистов. Их отбирали, а я ведь матрос, меня никто не трогает. И на второй день так, и на третий. Я был в тельняшке, с ремнём краснофлотца, бляха на нём со звездой и якорем. Затем начали поступать из госпиталя ещё такие же матросы. И я им говорю, что, если будут командовать артиллеристы и связисты, не делать шага вперёд. Решили мы подождать, потому что слышали, был приказ о том, что после ранения или контузии матросов должны вернуть на корабль. Не знаю, насколько это была правда, но нас собралось двенадцать человек. Уже старшина запасной стрелковой роты сердится, говорит, мол, когда я уже перестану вас кормить, что мы проедаем казённые харчи.

Тут приезжает какой-то представитель с фронта, и нас всех построили, мы стоим особняком, рядом пехота и связисты. И идёт какой-то большой командир, останавливается напротив нас и спрашивает, что это за бригада такая стоит. Командир запасного стрелкового полка объясняет, что мы моряки, и он не знает, куда же нас девать и что с нами делать. Тот удивляется: «Как ты не знаешь? Ты их должен немедленно направить во флотский экипаж, так как они обязаны вернуться на свои места службы!» Дальше представитель прошёл по строю, выбрал солдат и куда-то уехал, после чего вызывает меня командир полка, так как знали, что я всех моряков организовывал. И он нам даёт предписание, записывает наши фамилии и говорит, чтобы мы шли из его полка куда подальше, точнее в экипаж.

В результате мы пришли во флотский экипаж. Все куда-то разбрелись, а со мной остался один знакомый моряк, с которым я познакомился в запасном стрелковом полку. Приехал к нам какой-то представитель с большими полномочиями. Выяснилось, что организуется специальный батальон, в который берут только комсомольцев и коммунистов. В итоге я ещё поспрашивал и узнал, что формируется лыжный батальон моряков Краснознамённого Балтийского флота. А я родился на юге, о каких лыжах может идти речь? Так что я говорю своему знакомому, который уже записался в эту часть: «Как же мне быть?» Но он только махнул рукой и говорит, мол, с лыжами ходить научим. Так что нас определили из экипажа в батальон, выдали тёплое шерстяное обмундирование, фуфайки, валенки. При этом никто не знает, куда мы попадём. Три дня побыли в экипаже, потом раздалась команда строиться. Выстроились мы, ведут на вокзал, куда повезут, неизвестно. Сели в поезд и едем. Прибыли на берег Балтийского моря, раздаётся приказ - выходить из вагонов и встать на лыжи, после чего двигаться вперёд. Ничего не объясняют, командиры нас ведут. Приводят на Финский залив, который замёрз, лёд на нём. И вот по льду мы должны из этого населённого пункта пройти в Кронштадт, а это где-то километров двенадцать, не меньше. Но по льду на лыжах идти очень трудно. Из батальона на лыжах нас пришло не более одного десятка, а командир батальона, начальник штаба и вся его обслуга вместе с рядовыми бойцами положили лыжи на плечо и притопали ногами. Меня лично выручили руки, я шёл на лыжах, сильно отталкиваясь палками.