The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

и практик за пределы национальных границ - например, печатного станка, парового двигателя или сельскохозяйственного кооператива. Он также включает пространственный анализ эпидемий или использования отдельных языков. Все это можно графически представить на картах в разрезе по времени.

(b) Пространство как среда - истории Natura naturans и Natura naturata. Как человеческие сообщества взаимодействуют с окружающей их природной средой? Если пространства локализованных историй - это скорее пустые и формальные области, на которые проецируются отношения, пропорции и классификации, то пространства экологической истории можно понимать как пространства действия. Жизнь общества опирается на природные предпосылки: климат, качество почвы, доступ к воде и природным ресурсам. Важной переменной является также удаленность от моря. Например, нельзя полностью игнорировать тот факт, что Великобритания и Япония являются архипелагами. Что касается всемирной истории, то Фелипе Фернандес-Арместо предложил масштабный экологический подход: он ищет соответствия между условиями окружающей среды и формами цивилизации, разрабатывая типологию природных форм, накладывающих свой отпечаток на эволюцию обществ: пустыня, невозделываемые луга, аллювиальные почвы, леса умеренного пояса, тропические низменности, высокогорья, горы, побережья и т.д. Начало XIX века стало последним периодом, когда такая среда обитания оказывала неизбежное влияние на социальную жизнь во многих частях света. В индустриальную эпоху, которая для большей части мира началась только после середины столетия, вмешательство в природу было как никогда масштабным. Индустриализация означала огромный рост возможностей общества по перестройке природы; характерной чертой того времени стали серьезные технологические изменения экологического пространства в результате транспортных перевозок, добычи полезных ископаемых или рекультивации земель. Это были операции, управляемые машинами. В дальнейшем ХХ век стал веком химии (использование искусственных удобрений для повышения урожайности сельскохозяйственных культур, добыча нефти и каучука, разработка синтетических материалов).

(c) Space as landscape-histories of the experience of nature. Концепция ландшафта открывает вопрос о культурной специфике. Общества - точнее, части обществ - различаются в зависимости от того, осознают ли они ландшафт и, если осознают, то в какой степени. Поль Сезанн однажды заметил, что крестьяне Прованса никогда не "видели" Монтань-Сен-Виктуар - гору близ Экса, которую он неоднократно рисовал. В целом это означает, что аграрные общества "наивно" трудились в природной среде, но не любовались пейзажами с восхищением. Конечно, здесь необходимо сделать предупреждение о неисторичности, "культурологичности" описаний. У китайцев, например, не было "типичного" отношения к окружающей среде: все, от безжалостной эксплуатации и разрушения до бережного отношения к ресурсам и тонкой пейзажной поэзии и живописи, могло проявляться и проявлялось в разное время и в разных социальных констелляциях. С транснациональной точки зрения наиболее интересны процессы трансфера - например, рецепция азиатской садовой эстетики в Европе или экспорт определенных идеальных ландшафтов европейскими поселенцами. Прочтение ландшафтов также имеет свою историю, как и суждения о том, что представляет собой угрозу для природы или ее разрушение.

(d) Пространство как регион - истории локализованных идентичностей. В любом пространстве центральным вопросом является вопрос о факторах, которые лежат в основе его единства и позволяют говорить о целостном контексте. В оптике глобальной истории регионы - это пространства взаимодействия, образованные густыми сетями транспорта и миграции, торговли и коммуникаций. Но их можно понимать и как субнациональные единицы, поскольку реальное историческое взаимодействие, даже на больших расстояниях, происходит чаще всего между территориями, меньшими по размеру, чем национальные государства. Между регионами формируются сети. Один регион отправляет мигрантов, а другой их принимает; один регион производит сырье, а другой, находящийся на удаленном континенте, его потребляет или перерабатывает. Экономическим центром Британской империи была не "Великобритания", а Лондон и юг Англии. Даже сравнение часто имеет смысл или допустимо только между регионами. Так, если сравнивать всю Великобританию со всем Китаем или только центральную и южную Англию с регионами вокруг Шанхая и Нанкина (которые на протяжении столетий были экономическими центрами), то результаты будут разными. Конечно, не всегда легко определить, что является регионом. Например, Галиция, расположенная в восточно-центральной Европе, в XIX веке была признана небольшим отдельным регионом с множеством резко разделенных наций, языков и религий, который определялся скорее контрастами, чем единством, и основной функцией которого был мост. Существует множество подобных примеров промежуточных зон, характеризующихся высокой степенью неоднозначности и нестабильности.

(e) Пространство как арена контакта - история взаимодействия. Пространства взаимодействия - это сферы, в которых более чем одна цивилизация находится в постоянном контакте с другой и в которых, несмотря на многообразные противоречия и несовместимость, неоднократно возникают новые гибридные образования. Поскольку в эпоху до появления воздушного транспорта особую роль в обеспечении мультикультурного разнообразия и взаимодействия играли корабли, океаны стали одним из любимых пространств глобальных историков. Но основное внимание они уделяли раннему современному периоду; многие интерактивные контексты XIX века еще ждут своего изучения.

Средиземноморье и Индийский океан

С тех пор как в 1949 г. Фернан Брейдель опубликовал свою классическую работу (в 1966 г. вышло тщательно переработанное издание), Средиземноморье и "средиземноморский мир" стали прообразом пространства морского взаимодействия. Несмотря на последовательные взлеты и падения римского, арабского, христианско-итальянского и османского господства, средиземноморский регион на протяжении веков характеризовался «плотной фрагментацией, дополняемой стремлением к контролю над коммуникациями». В XIX веке мы видим противоречивые события. С одной стороны, Север создал беспрецедентное морское и колониальное присутствие в виде прибрежного французского государства (с интересами в Северной Африке), российского Черноморского флота (восстановленного после Крымской войны) и, прежде всего, внешней мощи Великобритании, занявшей ключевые стратегические пункты от Гибралтара через Мальту и Египет до Кипра; при этом некогда респектабельный османский флот исчез как сила, как и алжирские пираты. С другой стороны, весь Средиземноморский регион, включая Балканы, французские, британские и итальянские колонии на юге, все больше отставал в экономическом плане по мере того, как промышленность продвигалась к северу от Альп. В то время как черноморские связи, заложенные средневековой Генуей, укреплялись, Одесса превратилась в крупный порт, а открытый в 1869 году Суэцкий канал превратил Средиземноморье в один из главных транзитных путей в мире. Исторически мыслящие антропологи давно спорят о том, можно ли, помимо географических расстояний и противостояния ислама и латинского или греческого православного христианства, говорить о культурном единстве на более фундаментальном уровне, выражающемся, например, в традиционной ценности «чести». То, что этот вопрос может быть поставлен даже с минимальным обоснованием, свидетельствует об относительно высокой степени интеграции средиземноморского региона.

Концентрация внимания на океанах долгое время отвлекала внимание от всех акваторий средиземноморского типа, по которым парусным судам было легче, чем по открытому морю, и четкая планировка которых способствовала частоте контактов. Такими "срединными" морями или вторичными рукавами океанов являются Балтийское и Северное моря, а также Гвинейский и