Рассвет - Генри Райдер Хаггард

И вот, неуклонно преодолевая всякое сопротивление, в его сердце хлынул полный прилив чистой страсти. В этом не было ни притворства, ни самообмана; свет, который излучали серые глаза Анжелы, попал прямо в сердце Артура, и ему суждено остаться там навеки, покуда будет длиться сама жизнь.

Ибо только один раз в жизни человек испытывает подобное потрясение. На самом деле, многим это потрясение — назовите его добрым или жестоким, все равно — не выпадает вовсе; ибо большинство мужчин флиртуют или женятся, предаются «платоническим дружбам» или последовательно восхищаются женами своих соседей, в зависимости от того, как их ведет судьба или фантазия, и тратят свое время впустую, так и не познав смысла истинной любви. В этом нет никакого определенного правила; самые невероятные, даже самые грязные и презренные из людей могут становиться объектами непреходящей страсти; только она поднимает их над землей; ибо хотя сильная привязанность, особенно безответная, иногда утомляет и даже ослабляет ум, в основном ее влияние, несомненно, облагораживает человека.

И пусть такая привязанность не ограничена никакими правилами — любопытно наблюдать, насколько верны бывают старые поговорки, утверждающие, что мысли человека возвращаются к его первой настоящей любви так же естественно и бессознательно, как стрелка компаса возвращается к своему магнитному полюсу, даже если рука на время отвела ее в сторону. Стрелка дрогнула, стрелка поддалась, но она никогда не отказывалась от своей верности; это было бы противно природе и потому невозможно; так же обстоит дело и с нашим сердцем. Сквозь сгущающуюся тьму, в преддверии своего смертного одра человек вспоминает именно те вечера, которые любил в юности; пусть это была случайность — но он всегда более всего будет обожать ту звезду, что первой пришла разделить его одиночество в темном и жестоком мире, невзирая на мириады сияющих звезд на небесах. Не каждый способен найти ее, но рано или поздно она воссияет ему, взойдет над ним, как взошла сейчас над Артуром. Человек увидит лицо — и будет не в силах забыть его; до конца жизни будет ощущать прикосновение губ, запечатлевших поцелуй в самом его сердце.

Да, звезда может взойти — и продолжить свой путь, возможно, за пределами горизонта, или вовсе закатиться, прежде чем он научится понимать ее красоту — редко, очень редко бывает так, чтобы она проливала свой совершенный свет на человека всю его жизнь. Она может взойти и закатиться; сладчайшие губы, чье прикосновение все еще волнует его после стольких лет, могут начать лгать «за голой кладбищенской стеной», или, что еще хуже, продадутся какому-нибудь более богатому владельцу.

Но если однажды звезда воссияла, если однажды губы встретились, то память останется; душа не ведает забвения, и тоненькая ниточка воспоминаний о жизни, однажды вытянутая наружу, потребует своего. Ибо договор, который тогда заключил человек, — святее всего святого; любовь, которую он постиг, имеет свою собственную природу, а не физическое воплощение: она непостижима, как смерть, и вечна, как небеса.

Да, свет воссиял; к добру или к худу, к утешению или к отчаянию, для мира или во имя вечности — он любит ее! Отныне эта любовь, столь легко и вместе с тем столь безвозвратно данная ему, станет руководящим духом его внутренней жизни, настойчиво обтесывая его судьбу, направляя его цели и проникая своими воспоминаниями и надеждами сквозь всю ткань его существования, как плетеная золотая нить. Он может согрешить против нее, но он никогда не сможет забыть ее; другие интересы и связи могут заслонить ее, но не смогут погасить ее; он может утопить ее нежное благоухание в ароматах сладострастия, но когда он пресытится ими, и они станут ему ненавистны, благоухание вернется, чистое и сладкое, как прежде. Время или разлука не могут уничтожить эту любовь — ибо она бессмертна; разум не сможет ее заглушить, боль может только освятить ее. Она будет для него как маяк для измученного штормом моряка, говорящий о доме и мире на берегу, как обещание скорой радуги на небе. Она одна из всех вещей, относящихся к нему, будет противостоять натиску пожирающих его жизнь лет, и когда он, старый и увядший, приготовится умереть, она, наконец, предстанет перед его стекленеющими глазами — воплощенная радость, одетая в сияющие одежды и дышащая воздухом Рая!

Ибо такова любовь для тех, кому она была дана, чтобы они могли воочию узреть Бога…

В то утро Артур так и не ловил рыбу; он даже удочку в воду не забросил — просто сидел, погруженный в свои мечты, и смутно надеялся, что Анжела вернется. Но она не вернулась, хотя трудно было бы сказать, что ей помешало, ибо — ах, если бы он только знал об этом — она уже целый час сидела в сотне ярдов от него и время от времени выглядывала, чтобы с некоторым любопытством понаблюдать за его ловлей. Этот метод, размышляла она, совершенно не похож на то, что практиковал Джейкс. Кроме того, ей хотелось, чтобы Артур заметил ее и подошел поговорить; но среди других новых ощущений она была теперь жертвой необъяснимой робости и не могла решиться открыть свое местонахождение.

Наконец Артур очнулся от своих долгих раздумий, и внезапная боль в желудке подсказала ему, что он ничего не ел со вчерашнего вечера и, следовательно, страшно проголодался. Взглянув на часы, он также обнаружил, что уже двенадцать часов, и, кроме того, он совсем одеревенел от долгого сидения в одной и той же позе. Поэтому, вздохнув при мысли, что такая вульгарная необходимость, как потребление пищи, заставит его уйти, он положил свою так и не использованную удочку и отправился в Айлворт, куда прибыл как раз в тот момент, когда прозвенел гонг к обеду.

Джордж принял его с холодной учтивостью и спросил, чем он занимался, на что Артур был вынужден ответить: ничем.

— Виделись с кем-нибудь?

— Да, я познакомился с мисс Каресфут.

— Ах! Доверьте девушке выслеживать мужчину… Какая она из себя? Я помню ее худенькой девочкой лет четырнадцати с прекрасными глазами.

— Я думаю, что она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, — холодно ответил Артур.

— Ба! — сказал Джордж с грубоватым смешком. — Молодость всегда полна энтузиазма, особенно когда речь идет о снятии сливок.

В хозяйской манере разговаривать было что-то настолько дерзкое, что Артуру захотелось швырнуть в Джорджа тарелкой, но он сдержался и не стал поддерживать тему.

— Позвольте поинтересоваться — вы ведь только-только вернулись домой из Индии, не так ли? — спросил Джордж через некоторое время.

— Я вернулся в начале прошлого месяца.

— Чем вы там занимались?

— Путешествовал и охотился.

— Вот как? И велики ли достижения?

— Нет, мне не слишком везло, однако нам с моим спутником удалось убить двух тигров, а потом мы преследовали слона, но он чуть не убил нас самих. Впрочем, неплохая охота была в Кашмире.

— И что же вы теперь собираетесь делать? Ваше образование было невероятно дорогим, особенно Кембридж. Вы собираетесь каким-то образом применить его в жизни?

— Пожалуй, да. Для начала попутешествую еще с год, а затем буду читать лекции по юриспруденции. Не хотелось бы, чтобы меня обзывали неопытным юнцом, так что я хочу сначала повидать мир.