Дом над Двиной - Евгения Фрезер

Некоторые учителя вдохновляли нас на творчество, у других не хватало для этого воображения. Например, у нас была Мария Аркадьевна, учительница рукоделия. Почему в краю, где изготовляют чудесные вышивки и кружева, мы весь длинный учебный год трудились над парой грубых панталон для какой-то великанши, делая крошечные стежки, вышивали их елочкой и обметывали петли? Я бросила это занятие на середине и использовала панталоны для полировки медной чернильницы. К концу семестра у меня была самая блестящая чернильница и три с минусом по шитью. Мария Аркадьевна показала мои испачканные чернилами панталоны всему классу и печально сказала мне: «Шольц, из тебя никогда не получится портниха». Я должна сказать, что она тогда глубоко ошибалась.

Одна учительница была на голову выше других — это Мария Осиповна, учившая нас русской грамматике, литературе и истории. Простая, серьезная, с седеющими волосами, забранными в маленький узел, она была талантливым преподавателем. На ее уроках прилежно занимались все, даже самые пустые и ленивые. Мария Осиповна была бесконечно терпелива. Объясняя нам трудные правила русской грамматики, она никогда не употребляла лишних слов, так что все произносимое ею было совершенно понятно. Но на уроках русской литературы она превосходила даже себя. Мы слушали ее затаив дыхание. Мария Осиповна открывала нам мир книг, мир нашей классики, поэзию и прозу Пушкина, Лермонтова, Тургенева. Она знакомила нас с переводами английских, американских, французских и немецких авторов. В русской культуре литература всегда занимала важное место, особенно в нашем провинциальном городе, где зимние дни пасмурны, а ночи так бесконечно длинны.

Марии Осиповны давно нет, как и других учителей, но если бы я могла с ней встретиться, я бы поблагодарила ее за все, чему она меня научила. Благодаря ей я не забыла русский язык, любимый и живой.

В гимназии в каждом классе была классная дама, так называли классную руководительницу. В большинстве своем эти женщины были заботливые и доброжелательные. Начиная с подготовительного класса они руководили жизнью своих учениц в течение всего школьного периода. Поэтому естественно, что классная дама, ведущая свое «стадо» из года в год, привязывалась к своим девочкам и была им ближе, чем любой другой учитель. В конце курса, без сомнения, они чувствовали пустоту и печаль, когда ученицы уходили из их жизни. Они начинали все сначала, если позволял возраст и другие обстоятельства.

Но наша классная дама, Лидия Николаевна, как оказалось, отличалась от других. Никогда, ни при каких обстоятельствах не показывала она искры интереса или привязанности к своему классу. Лидия Николаевна всего лишь исполняла свои обязанности. Делала она это исправно и старательно. Но и только. Даже наказывая ученицу, оставляя ее после уроков, она была спокойна и равнодушна, не гневалась, не огорчалась.

В последний месяц года морозы усилились и дни стали темнее. Еще в начале осени Михайло, Василий и Яшка спустили с чердака тяжелые рамы и установили их в оконные проемы. Между рамами постелили белую вату и посыпали ее солью, которая теперь сверкала под лучами зимнего солнца. В печах весело потрескивали горящие поленья, распространяя тепло и приятный смолистый запах.

На соседней улице появился маленький домик, куда по трубам была проведена вода. Теперь в щель у окна этого домика можно было опустить монетку, и девушка, сидевшая внутри, поворачивала кран и наполняла бочки, ведра и прочие емкости. Позднее и на нашей улице появилось это новшество, освободившее Михайлу от необходимости ходить на реку за водой из проруби. Это было огромное благо. Прежде водопровод имелся только в государственных учреждениях, гимназиях, больницах и общественных банях.

Я часто слышала, что северяне легко переносят тяготы быта. Это не совсем так. Как бы ни были они трудолюбивы, очень часто ноша оказывается невыносимой, особенно зимой.

Например, тяжкое испытание — стирка, которую проводили раз в две недели. В кухню вносили большой таз на ножках, так называемое «корыто», похожее на овальную ванну с невысокими бортами. Работу начинали как можно раньше, чтобы закончить, пока не угас день. Воду для стирки нагревали в котле, вделанном в плиту, и ведрами выливали в корыто. Женщина со стороны, нанимавшаяся стирать, намыливала белье и терла его, склонившись над корытом, пока не исчезала вся гора грязного белья. Иногда ей помогала наша Груша. Намыленное и простиранное белье укладывали в корзины и выносили к саням, и Михайло вез обеих женщин на реку к проруби, где предстояла самая тяжелая часть работы. Встав на колени и склонившись над бездонной темной глубиной, с краев которой часто приходилось скалывать намерзающий лед, они полоскали белье. Перчаток тогда не знали, защитить руки от страшного холода было нечем. Самой тяжелой работой считалось отжимание простыней, скатертей и полотенец. Однажды я видела, как Груша, стоя в теплой кухне, вся в слезах, пыталась оттереть руки, потерявшие от мороза всякую чувствительность. Замерзшее и твердое как жесть белье нужно было нести на чердак и развешивать. Сушка на чердаке занимала неделю. Потом белье гладили, зачастую весь день, и стопками раскладывали по ящикам шкафов и комодов.

В гости к бабушке зачастил новый член семьи. Дядя Саня и его молодая экономка Шура поженились. Свадьба была скромной. На ней присутствовала только наша семья, и то без меня. Я заболела ветрянкой и осталась дома в постели.

После свадьбы дядя Саня и его молодая жена зашли проведать меня. «Это твоя новая тетя», — сказал дядя Саня. Я подумала, что тетя, в белоснежном свадебном платье и фате с венком из флердоранжа, улыбавшаяся мне, хоть и очень красива, но с мамой все равно не сравнится.

Теперь, когда тетя Шура стала вместо экономки хозяйкой дома дяди Сани, первое, что она сделала, к великому его огорчению, это выгнала всех белок, сдиравших обои, и птичек, летавших по комнатам и пачкавших полы и мебель. Пригласили обойщика, который все заново покрасил и оклеил и вообще привел дом в порядок. От прежнего интерьера остался лишь кот Васька. Дядя Саня, обожавший кота, решительно отказался с ним расстаться.

В начале декабря мне пошел девятый год. Были подарки, а из Санкт-Петербурга пришел пакет, в котором были золотой медальончик и книга. На титульном листе книги по-английски было написано: «Ине, с любовью от мамы». Мама всегда меня так называла. Где-то около моего дня рождения внучка королевы Виктории вышла замуж за короля Испании. Ее часто называли принцесса Ина. Это имя нравилось маме, его было легче произносить, чем Женя. В результате в Шотландии меня всегда звали Ина или Юджиня, а в России я была Женей или Евгенией.

У нас снова Рождество — время встречаться за столом, золотить орехи, привязывать зеленые нитки к елочным украшениям и конфетам. Снова звон бубенцов, въезжающие во двор тройки привозят старых друзей. Запах пряностей, мандаринов и елки окутал дом. В этот год рождественская елка уже не была для меня секретом, я знала, что ее украшают за закрытыми дверями танцевального зала, куда мне по-прежнему запрещают входить. Опять какие-то тайные дела творятся в комнате мальчиков.

В канун Рождества приехало много гостей. Дядя Ваня, наш путешественник-«сибиряк», приехал с семьей. Дядя Саня привез жену Шуру. У тети Шуры был большой живот. Я размышляла, не прячется ли там ребеночек, потому что уже заметила, что за большим животом всегда следует появление младенца. Как он вылезает оттуда, а тем более как попадает туда — тайна откроется мне еще не скоро.