Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Мадемуазель вернулась без шести минут восемь. Кактолько Карнович, дожидавшийся вместе со мной у подъезда, увидел в конце аллеидолгожданный экипаж, он немедленно велел идти за Фандориным, так что я едвауспел разглядеть за широкой фигурой кучера знакомую белую шляпку.

Протрусив по коридору, я собрался постучать вдверь Эраста Петровича, но звук, донесшийся изнутри, буквально парализовалменя.

Там снова рыдали, как минувшей ночью!

Я не поверил своим ушам. Возможно ли, чтобыКсения Георгиевна до такой степени лишилась благоразумия, что наведывается сюдаи днем! Припомнилось, что с утра я ни разу не видал ее высочества – она невыходила ни к завтраку, ни к обеду. Да что же это делается!

Оглянувшись, я припал ухом к уже освоенноймною замочной скважине.

– Ну полно вам, п-полно, – услышал яхарактерное фандоринское заикание. – Вы после пожалеете, что так со мнойразоткровенничались.

Тонкий, прерывающийся голос ответил:

– Нет, по вашему лицу сразу видно, что выблагородный человек. Зачем он меня так мучает? Я застрелю этого мерзкогобританского вертихвоста и сам застрелюсь! Прямо у него на глазах!

Нет, это была не Ксения Георгиевна.

Успокоившись, я громко постучал.

Мне открыл Фандорин. У окна, повернувшисьспиной, стоял адъютант Симеона Александровича.

– Пожалуйте в гостиную, – ровнымголосом сказал я, глядя в ненавистные голубые глаза. – Мадемуазель Декликвернулась.

* * *

– Я ждала не менее сорока минут в этойбольшой полупустой церкви, и никто ко мне подходил. Потом приблизился служка ипротянул записку со словами «Велено пехедать». – Эту фразу мадемуазельпроизнесла по-русски.

– Кем велено, не спросили? – быстроперебил Карнович.

– Где записка? – властно протянулруку Симеон Александрович.

Гувернантка, сбившись, растерянно перевелавзгляд с полковника на генерал-губернатора. Кажется, она не знала, комуотвечать первому.

– Не перебивать! – грозно приказалГеоргий Александрович.

Еще в гостиной были Павел Георгиевич иФандорин, но они не произнесли ни слова.

– Да, я спросила, от кого записка. Онсказал: «От человека» и отошел.

Я увидел, как Карнович записывает что-то вмаленькую тетрадочку, и догадался: служка будет найден и допрошен.

– Записку у меня потом отобрали, носодержание я запомнила слово в слово: «Выйдите на площадь, пройдите до бульвараи обойдите маленькую церковь». Текст был на французском, буквы не печатные, аскорописные. Почерк мелкий, косой, с наклоном влево.

Мадемуазель посмотрела на Фандорина, и онодобрительно ей кивнул. Сердце у меня так и сжалось.

– Я так и поступила. Возле церквипростояла еще минут десять. Потом какой-то высокий, широкоплечий мужчина счерной бородой, в надвинутой на глаза шляпе, проходя мимо, задел меня плечом, акогда я оглянулась, незаметно поманил за собой. Я пошла за ним. Мы поднялисьвверх по переулку. Там стояла карета, но не та, что вчера, хотя тоже черная итоже с наглухо задернутыми шторами. Мужчина открыл дверцу и подсадил меня,одновременно обшарив руками мое платье – очевидно, искал оружие. – Онагадливо передернулась. – Я сказала ему: «Где мальчик? Никуда не поеду,пока его не увижу». Но он как будто не слышал. Подтолкнул меня в спину и запердверцу снаружи, а сам – я поняла по тому, как накренилась карета – влез накозлы, и мы поехали. Я обнаружила, что окна не просто занавешены, но еще иглухо заколочены изнутри, так что не осталось ни единой щели. Мы ехали долго. Втемноте я не могла смотреть по часикам, но, думаю, прошло больше часа. Потомкарета остановилась. Кучер влез внутрь, прикрыв за собой дверцу и завязал мнеглаза плотной тканью. «Это не надо, я не буду подсмотхеть», сказала я ему ужепо-русски, но он опять не обратил на мои слова никакого внимания. Взял за талиюи поставил на землю, а дальше меня повели за руку, но недалеко – всего восемьшагов. Скрипнули ржавые петли и стало холодно, как будто я вошла в дом с толстымикаменными стенами.

– Теперь как можно подробнее, –строго велел Карнович.

– Да-да. Меня заставили спуститься покрутой, но не высокой лестнице. Я насчитала двенадцать ступенек. Вокруг стоялинесколько человек, все мужчины – я чувствовала запах табака, сапог и мужскихдухов. Английских. Не помню, как они называются, но это можно спросить у лордаБэнвилла и мистера Карра, они пользуются точно такими же.

– «Граф Эссекс», – сказалФандорин. – Самый модный запах сезона.

– Мадемуазель, вы видели Мику? –взволнованно спросил Павел Георгиевич.

– Нет, ваше высочество.

– То есть как?! – вскричал ГеоргийАлександрович. – Вам не показали сына, а вы им все равно отдали букет?!

Этот упрек показался мне вопиющенесправедливым. Как будто мадемуазель могла сопротивляться целой шайке убийц!Впрочем, и отцовские чувства тоже можно было понять.

– Я не видела Мишеля, но я егослышала, – тихо сказала мадемуазель. – Я слышала его голос. Мальчикбыл совсем рядом. Он спал и бредил во сне, всё повторял: «Lassez-moi,lassez-moi[22], я больше никогда-никогда не буду…»

Она быстро достала платок и громковысморкалась, причем эта нехитрая процедура заняла у нее что-то очень уж многовремени. Комната стала расплываться у меня перед глазами, и я не сразусообразил, что это от слез.

– Ну вот, – глухим, будто быпростуженным голосом продолжила мадемуазель. – Поскольку это был точноМишель, я сочла условие выполненным и отдала сумочку. Один из мужчин сказал мнегромким шепотом: «Ему не было больно. Палец отрезали после инъекции опия. Еслиигра будет честной, такие крайности впредь не понадобятся… Завтра будьте на томже месте и в тот же час. Принесете бриллиантовый аграф императрицы Анны.Повторите». Я повторила: «Бриллиантовый аграф императрицы Анны». Вот и всё. Апотом меня снова отвели в карету, долго везли и высадили возле какого-то моста.Я взяла извозчика, доехала до Храма Христа, а там меня ждал экипаж.

– Всё ли вы нам рассказали? –спросил Георгий Александрович после паузы. – Может быть, остались какие-томелочи? Подумайте.

– …Нет, ваше высочество… Развечто… – Мадемуазель прищурилась. – Мишель прежде никогда неразговаривал во сне. Я подозреваю, что вчера они дали ребенку очень сильнуюдозу опиума, и он до сих пор еще не очнулся.