Песни мертвых соловьев - Артем Мичурин

По рассказам охотников, медведь – зверь абсолютно непредсказуемый. Если лоси с оленями опускают рога, демонстрируя свои агрессивные намерения, а собачья братия прижимает уши, скалится и вздыбливает шерсть, то медведь может атаковать в любой момент, без предупреждения. Иногда, если не голоден, он встает на задние лапы и ревет, отпугивая незваного гостя, но чаще не утруждает себя вступлениями, а переходит сразу к делу. Неповоротливый с виду увалень, круглый, пушистый, похожий на сказочную добрую зверушку, – никак не вяжется со смертельной опасностью. Обманчивое впечатление. Не знаю, известна ли зверям жестокость, но если так, то медведь, без сомнения, один из самых жестоких хищников. Какова основная цель подавляющего большинства четвероногих убийц при охоте? Это область горла, там, где проходят яремная вена и сонная артерия – магистрали кровотока, несущие в мозг кислород с питательными веществами. Один точный укус, удержание, и вот жертва уже не дышит. Так делают все, но только не медведь. Он плевать хотел на то, мертва добыча или еще в сознании. Если она не представляет угрозы и не пытается убежать, значит, можно приступать к трапезе. Я не единожды слышал пересказ истории одного охотника, которому посчастливилось – что спорно – выжить после встречи с медведем. Тот ночью, ничуть не испугавшись горящего перед входом костра, вытащил незадачливого зверобоя из палатки и начал его жрать. Просто придавил лапой к земле и откусывал кусок за куском. Без суеты, без спешки, как будто всегда только орущими во всю глотку охотниками и ужинал. Мужику «повезло», медведь оказался не слишком голодный, съел левую половину лица, вместе со скулой, и руку, после чего бросил охрипшее от воплей «блюдо» и ушел. Охотник, кое-как остановив кровь, сумел добраться до города, где местный хирург отрезал ему обглоданную культю и натянул кожу на изуродованную физиономию. С тех пор охотников-одиночек, уходящих в леса на несколько дней, как бывало раньше, сильно поубавилось.

Припомнив эту историю, я невольно оглянулся – чем черт не шутит? – и, запрыгнув в седло, пустил заметно нервничающего Востока рысью.

Когда до Петушков, по моим расчетам, оставалось километров десять-двенадцать, лес снова начал меняться. Древние великаны со стволами в три охвата толщиной постепенно уступили место не столь внушительным собратьям, а те, в свою очередь, редея и мельчая, сменились сухостоем. В сыром холодном воздухе повисла болотная вонь.

Черт побери! А на карте никаких штрихов. Впрочем, что можно требовать от выцветшего куска бумаги полувековой давности?

Не люблю болота. Никогда не знаешь, куда приведет тебя следующий шаг. Случись тут бой, и все будет решать не опыт и выучка, а банальное преимущество в плотности огня. Здесь не поманеврируешь. Останется только упасть брюхом в жижу и стрелять, надеясь, что ублюдки кончатся раньше, чем патроны в твоих магазинах.

Восток шлепал копытами по раскисшей тропе и нервно сопел, водя головой из стороны в сторону. Да, местечко и впрямь неуютное. От леса мало что осталось: тощие черные гнилушки, замшелый валежник да топь кругом. Еще и погода вконец испортилась. Небо заволокло, и стал накрапывать дождь. Впереди за серой пеленой едва проглядывали силуэты домов, а от группы Ткача остались лишь следы на черной дорожной грязи, стремительно тающие под холодными каплями.

– Пру-у! – Восток аж на задние ноги присел, так сильно я натянул уздечку. – Что за черт?

Мы были не одни. Готов поклясться – я слышал шаги за спиной. Кто-то пробежал там. Но сейчас… Только рябь на воде.

Пистолет сам лег в руку.

Опять! Рывком поворачиваю коня влево. И снова ничего, лишь подернутая ряской вода колышется среди кочек. Спокойно. Без паники. Просто жаба проскакала. Здоровенная – мать ее – жаба. А кто же еще?

Сидевшие на мертвой березе вездесущие вороны сорвались с веток и улетели, не проронив ни звука.

– Вперед.

Главное – не сходить с тропы. Ни при каких обстоятельствах не сходить с чертовой тропы.

Дождь усилился. Порывы ветра подхватывали его потоки и бросали в лицо. Капюшон пришлось снять, он мешал обзору. Проклятая боязнь воды. Ненавижу ее. Ненавижу себя за эту слабость. Ладони вспотели. Горло пересохло. Один неверный шаг, и трясина с жадным чавканьем засосет в свою утробу. Только бы Восток не понес, только бы…

Едва я отцепил привязанный к седлу вещмешок, как позади снова раздались быстрые, шлепающие по грязи шаги, и что-то с силой ударило коня по крупу.

Восток дернулся влево, заржал и галопом бросился куда глаза глядят. А глаза у него, как назло, глядели прямиком в болотную жижу. Ломая валежник, конь по брюхо запоролся в топь, прежде чем я успел швырнуть сидор на тропу и сам, взобравшись ногами на седло, прыгнул в направлении, противоположном выбранному обезумевшей животиной.

Заставь повторить такое на суше – ни за что не осилю. А в болоте – поди ж ты – акробат херов. До тропки, правда, не долетел, шмякнулся всем прикладом в воду, но уже неглубокую. А может, только показалось, что неглубокую. Вылетел-то я оттуда будто из кипятка, времени мерить не было. «АПБ» в руке, «калаш» на шее, чудом не потерял. А вокруг снова никого, только Восток хрипит, увязнув. На бурой ряске красные разводы. То ли о валежник поранился, то ли приложила его «жаба» как следует. Да что ж за чертовщина? Нет, так не годится. Это я охотник. Я загоняю дичь. И в ее шкуру ты меня не упрячешь.

– Выходи, тварь. Пора за конину рассчитаться.

Тишина.

– Поиграть вздумал, засранец? Ладно, поиграем.

Давно не испытывал этого чувства, когда холодок бежит по спине, а потроха сжимаются в предчувствии неизбежного. Прямо как в детстве.

– Жили-были два соседа,

Два соседа-людоеда.

Людоед, людоед,

Пригласи-ка на обед.

На обед попасть не худо,

Сдохни – мать твою – паскуда!

Рыщущий по болоту ствол «АПБ» задрался вверх, выпустив короткую очередь под чуть шевельнувшуюся корягу, туда, где ряска лежала не столь плотным слоем. На черной воде взвились несколько фонтанчиков, а вслед за ними тухлая болотная жижа буквально взорвалась. Из-под коряги выскочило нечто белесое и, взметая облака брызг, кинулось в мою сторону.

Ухватив левой рукой «АПБ» за глушитель, я вдавил спусковой крючок. Пистолет за секунду сожрал оставшиеся в магазине «маслята» и разинул дымящуюся пасть патронника.

Белесая тварь, получив пригоршню свинца, споткнулась и упала на четвереньки в трех шагах от меня.

Не дожидаясь, когда эта зараза соберется с силами для последнего прыжка, я бросил опустевший пистолет и прыгнул сам.

Клинок вошел в жилистую шею под прямым углом и вышел, оставив борозду вспоротой от горла до правого уха плоти. Голова твари отклонилась влево, разошедшееся мясо чавкнуло, выдав с последним ударом сердца алую струю.

Я огляделся в поисках новых гостей – вроде тихо. Подобрал брошенный «АПБ», сменил магазин и вернулся к трофею.