Цена свободы. Дверь через дверь - Андрей Александрович Прокофьев

вся жизнь, на которой смысл всей прошлой жизни, и нет будущей, нет, и никогда не будет. Близко, окончательному выводу потребуется меньше суток. А тому, что теплом и болью разлилось по крови достаточно часа, в течение которого онемеют руки, станут ватными ноги, тяжелой и совершенно чужой предстанет собственная голова. Тише, еще тише, исчезая, прячась под плотный колпак, напомнит о себе сердце. Его нет – нет сына – нет сердца. Лишь сумрак. Лишь ожидание того, что никогда не станет радостью, того, что никогда не принесет и намека на тепло недосказанных слов.

Глаза мамы. Звук удаляющихся шагов. Больше никогда. Больше негде. Свобода, поглотившая жизнь. Свобода, запросившая несоизмеримую цену, чтобы реальное действо заменилось большим, тем, что должно опередить само время, тем, что неизбежно это сделает. Сгореть на костре. Принять смерть на кресте. Обмануть время, обретя настоящую свободу. Полностью выплатить назначенную цену.

Но не стоит слишком долго отвлекаться. Любое, даже самое необходимое, отступление должно быть ограниченно. Иначе не бывает, и что-то подобное, вспоминая маму, кружилось в голове Егора Свиридова. К этому добавлялось что-то не менее весомое, но пока что плохо определимое. Потребовалось потратить время, чтобы окончательно сопоставить. Жаль, но вывод оказался неутешительным. Пространство уменьшилось, пусть всего на несколько сантиметров, которые невозможно было измерить, но чувствовал Егор прекрасно, потому что изменение размера пришло не просто так, оно стало следствием другого, того, что и давило изнутри. Время, да, именно оно, заявляло: что теперь включен обратный отсчет, и нет никакого задела на обдумывание. Только вперед, только к своей цели. И пусть тут же проклюнулось раздражение, объясняющее: нет времени, будь жестче, будь увереннее.

Через любые препятствия. Напролом к своей цели. К черту любые сантименты, любые ненужные воспоминания. Стоит растеряться, стоит промедлить. Тогда всё, тогда ничего, и полный мрак окончательно, бесповоротно, навсегда. Но откуда и столь ясно и четко накрывало сознание. Без сомнений, без этих чертовых отступлений, не возвращаясь к лишнему, не принимая ничего постороннего. Борьба, просто и понятно. Борьба, за самого себя, за то, что еще возможно.

8

Егор дернул дверную ручку на себя. Свет ослепил лишь наполовину. Голова соображала нормально. Ноги двигались уверенно. Что-то новое, пришедшее из глубины мрака, всё больше и больше завладевало Егором, и осознание, давившее огромной массой, было самым противным. Он был совсем не против своего нового образа, а, напротив, отчетливо понимал: по-другому нельзя, иначе не будет. В глазах впервые загорелся чужой, злобный огонек.

Хорошо знакомый, порой казавшийся, собственным, мир выглядел иначе. От того в голове одно продолжало наскакивать на другое. Люди, их лица. Эти привычные улицы, эти безразличные здания – все, и что-то в дополнение. Так не бывает, но кто вам сказал об этом. Слова, произнесенные вчера, оставшиеся на расстоянии в несколько суток, не хотели поверить в то, что возраст их безжалостно обманул – им тридцать с лишним лет. Но неужели они и он должны этим терзаться. Теперь нет, теперь нет никакого резона, к этому возвращаться. А то, что злоба напускная, то это пройдет. От этого и саднит с самого верха. Завтра иначе. Завтра гораздо хуже. Хотя слово дверь, еще одна за ней, не отменить, если ни знать, ни чувствовать. Двести метров позади. Остановка, чтобы перевести дух, что-то сильно разогнался.

Участливо улыбнулся совершенно незнакомый старик. С интересом, пытаясь припомнить, а после сопоставить информацию, смотрит парочка молодых людей. Чертовское восприятие, кажется, они его за кого-то принимают. Да, без сомнения, круговорот, и где помешательство, там или здесь. Памятник, конечно, этот странный постамент. Нельзя привлекать к себе внимание. Возможно, что фотографии, возможно, какие учебники.

Егор свернул на куда менее оживленную, параллельную улицу. Здесь было тенисто, прохладный ветерок освежал лицо. Четко и уверенно стучало сердце. Не здесь, не сейчас. Ему нужно как можно скорее к зданию технологического института. Оттуда не теряя и единой секундочки, в объятия соседнего мира, где должно всё решиться, откуда он должен попасть обратно сюда, но тогда уже оказаться здесь навечно, в другом никому не известном обличии. Только для него, только ему, для его свободной и новой жизни, которая сейчас дороже любой из идей, ценнее самых искренних верований. Простая жизнь. Незаметная, скучная, обыденная, взамен того, что было, взамен того, что есть, между не двумя, а между тремя разными мирами.

Ничего особенного. Привычная тишина и пустота, возле невидимой другими дверью. Почему он не имеет возможности оказываться прямо здесь сразу? Ну, на несколько метров. Но несколько шагов, в которых лишь приступ легкого головокружения, а дальше, тяжелый, грязный воздух. Трудно дышать. Нужно потратить время, чтобы освоиться. Но и это действие, всего лишь один из многочисленных обманов. Успокоится пульс, заработает голова и легкие. Справятся с составом воздуха. Примут как есть. Но через пять минут всё повторится вновь, и снова появится приступ удушья, от того, что не имеет никакого отношения к чистоте вдыхаемого газа, и самым невероятным образом не сочетается с тем, что чувствуют они все, кто рядом, кто не замечает, кто не представляет и не думает, ведь это испытывает он один, этому наименование время, ограниченное, подгоняющее вперед, но еще не дающее окончательного ответа на поставленный вопрос: что он должен сделать, чтобы остановить его ход, чтобы сбежать из страшного пространства между двух одинаковых дверей. Всё здесь так, всё здесь происходящее зависло в половинчатом состоянии, всё определяется чем-то ненормальным, всё, и я вместе с этим.

Друзья, мама, Лена, детство, давно умерший отец. Может, что-то из школы. Может, что-то недосказанное. Дверь через дверь. Пространство между дверьми. Что? Размышления давили не меньше, чем временное ограничение. Каждый шаг стал тяжелым и неестественным. А спустя какие-то десять минут, Егор был вынужден остановиться, после сесть на лавочку и закрыть глаза. Что? Прошло две-три минуты. В сознании мелькали образы мамы и Лены, о чем-то совершенно непонятном говорил Артем. Проходила полоса, красное сменялось белым. Радуга выплывала над верхушками мощных тополей. Снова мама, она жарит на сковороде самую обычную картошку, она ему о чем-то говорит. Кажется, невыученные уроки. В голосе нет упрека. Мама смотрит прямо в глаза. Неужели это она вспоминает прямо сейчас, и он делает это с ней одновременно. Воспоминание, пропадает родное лицо, удаляется, а ему на смену появляется чужое, незнакомое лицо страшной старухи.

Кто-то говорит? О чем они? Кто они? Их много, они хотят слушать его, они ждут его. Нет не его самого, а его слов, действий, дороги в будущее…

– Так значит, вы