Становясь Лейдой - Мишель Грирсон

Лейда заворочалась.

– «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись»[53].

Маева нервно теребила крошечную рукавичку, пришитую к рукаву Лейдиного крестильного платья. Как по команде, собравшиеся в церкви оркенцы склонили головы и закрыли глаза, слушая слова пастора.

Маева стояла с высоко поднятой головой. Капелька пота сорвалась с ее виска и упала прямо на щечку малышки. Лейда сморщила личико и заворочалась еще сильнее. Маева почувствовала, как у нее по ноге потекла струйка чего-то теплого и густого. Она плотнее сжала ноги, зная, что это кровь. Открой глаза, Питер.

Лейда тихонько захныкала. Маева качала ее на руках и шептала:

– Тише, тише.

Но малышка не успокоилась, а, наоборот, громко расплакалась.

Пастор Кнудсен продолжал молиться, повысив голос, чтобы его не заглушал плач ребенка. Питер по-прежнему не открывал глаз. Маева покачивалась из стороны в сторону, убаюкивая Лейду, но та кричала все громче и громче. Наконец пастор промолвил:

– Аминь.

Питер открыл глаза. У Маевы горели щеки, кожа на руках сделалась бледно-желтой с зеленоватым отливом.

– Поднесите дитя для очищения святой Божьей водой.

Маева шагнула вперед на дрожащих ногах. Питер встал рядом и приобнял ее за плечи, чтобы поддержать.

– Готова ли ты, Лейда Питерсдоттер, отринуть всякое поганое идолопоклонство и очиститься в вере во имя Отца, и Сына, и Святого Духа?

Маева растерянно посмотрела на мужа. Как можно спрашивать у младенца такие вещи?

Питер громко проговорил:

– Она готова.

Маева открыла рот, но тут же закрыла, не издав ни звука. Ты уверен?

Пастор зачерпнул кубком воды из крестильной купели, стоявшей у алтаря, и вопросил, подняв кубок над головой:

– А вы, Питер с Маевой, родители Лейды Питерсдоттер, готовы ли вы отринуть всякое поганое идолопоклонство, черную волшбу и нечистую силу – и держать души свои в чистоте перед Господом Богом, и наставлять в вере и благочестии вновь народившуюся христианскую душу?

Маева еще крепче прижала к себе Лейду, которая уже рыдала взахлеб, горько и безутешно. А если я сейчас скажу…

Питер ответил за них обоих:

– Мы готовы.

Нет.

Пастор шагнул вперед, держа перед собой кубок со святой водой.

– Будьте добры, расстегните ребенку рубашку. – Он окунул пальцы в воду.

Маева встревоженно взглянула на Питера. Он молча кивнул, указав взглядом на серебряные застежки на Лейдином платьице. У Маевы дрожали руки, но после первой застежки она кое-как справилась с дрожью.

Пастор окропил водой грудь и лицо малышки. Она продолжала реветь во весь голос, извиваясь в руках у Маевы.

– Сим совершаю крещение Лейды Питерсдоттер, во имя всего святого по Божьей милости, здесь в Оркене, сегодня, второго ноября. Лейда Питерсдоттер, рожденная… – Он шепотом обратился к Питеру: – В какой день она родилась?

Маева заметила, как дрогнул взгляд мужа. Если раньше он держался уверенно, то теперь растерялся. Малышка издала громкий упрямый крик. Да, Лей-ли, кричи…

А потом ручка малышки вырвалась из рукава, крошечный синий кулачок взметнулся вверх. Маева услышала, как кто-то ахнул. Она подняла взгляд и увидела Ганса, застывшего с открытым ртом.

Она быстро засунула дочкину руку обратно в рукав и застегнула застежки.

Кнудсен откашлялся и повторил свой вопрос, теперь громче:

– Ее дата рождения?

Маева почувствовала, как из нее вытекает еще больше крови.

– В октябре… – У нее подогнулись колени.

Питер успел подхватить малышку, когда Маева упала без чувств.

* * *

Маева очнулась и первое, что увидела, – встревоженное лицо Питера, склонившееся над ней. Она быстро села и поняла, что все прихожане поднялись со скамей и глядят на нее, вытянув шеи, хотя глядят явно не для того, чтобы убедиться, что с ней все хорошо. Она была для них просто диковинным зрелищем, вечным поводом для пересудов, несмотря на все ее усилия казаться обычной, такой же, как все. Пастор Кнудсен стоял рядом с ней на коленях. Висевший у него на шее деревянный крест легонько качался и задевал ее щеку.

Смущенная всеобщим вниманием Маева кое-как поднялась на ноги. Убрала под чепец рыжий локон, выбившийся из косы.

– Все хорошо, милая? – спросил пастор, глядя на нее с искренним беспокойством. Он выставил руку вперед, чтобы Маева могла на нее опереться, если возникнет необходимость.

Маева быстро кивнула и потянулась, чтобы забрать Лейду у Питера.

– Да, все хорошо.

Мне нужно на воздух.

Пастор опустил голову, в его прозрачных голубых глазах явно читалось сомнение. Питер приобнял Маеву одной рукой, защищая ее – и себя – от любопытных взглядов оркенцев.

Необъяснимая ярость – злость на мужа – захлестнула ее с головой. Она нервно пробормотала, запинаясь на каждом слове:

– Я… у меня слабость… мне нечем дышать… это все от волнения.

Питер добавил:

– Наверное, ее укачало в повозке. Может быть, ей еще рано выезжать из дома.

Пастор словно очнулся от оцепенения и засуетился.

– Да, пожалуй. Нам надо еще сделать запись в приходской книге. Но я думаю, это можно отложить до следующего воскресенья.

Маева заставила себя улыбнуться.

– Нет-нет. Лучше все сделать сегодня. Мы проделали такой путь… Будет жаль, если все было зря.

Пастор обратился к женщинам:

– Нашей молодой матери надо выйти на свежий воздух. Кто-нибудь сможет проводить фру Альдестад во двор, пока мы завершим регистрацию крещения?

Маева сосредоточилась на малышке, чувствуя себя голой, отверженной и беззащитной. Спустя какое-то время, показавшееся ей целой вечностью, хотя на самом деле прошло лишь несколько секунд, Биргит Вебьёрнсдоттер слегка подтолкнула дочь локтем. Унна нехотя поднялась, теребя пальцами кончики своих длинных косичек.

Кнудсен хлопнул в ладоши:

– Вот и славно. Takk skal du ha, юная Унна.

* * *

Маева прижимала к себе Лейду и легонько качала ее на руках. Не для того, чтобы успокоить малышку, а чтобы успокоиться самой и унять досаду. Ей даже не верилось, что она так не вовремя лишилась чувств. Если бы она так не тревожилась – если бы так не злилась, – она бы, наверное, рассмеялась при воспоминании о малышке, потрясающей крошечным кулачком, словно грозящей всей пастве. Она гадала, кто мог это видеть. Ганс наверняка видел. Маева была уверена, что охнул именно он. Хотя, может быть, он заметил, что я теряю сознание. Фрейя, пожалуйста, пусть так и будет. Она поражалась на Лейду, которая уже успокоилась и как ни в чем не бывало спала в материнских объятиях, ее синие ручки надежно укрыты в рукавичках, крепко пришитых к рукавчикам платья.