Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский

– Ну-ка подсоби, – сказал ему Сыч, спрыгивая с коня и направляясь к забору.

Ёган понял, чего тот хотел, встал у забора и помог Сычу забраться на него. Ловкий Фриц Ламме спрыгнул на ту сторону, и сразу же послышался лай здоровенной собаки. Но кавалер не волновался за Сыча, тот и стаю собак перерезал бы, случись нужда. Вскоре за лаем послышалась ругань, но ворота уже открывались. Как только появилась возможность, во двор протиснулся и Ёган, достав тесак из ножен. Волков с удовлетворением заметил, что Ёган уже совсем не тот деревенский мужик, которого он встретил в убогой деревушке. За слугой во двор прошел и Максимилиан, тоже достал оружие. И уже после них, как и положено господину, чуть склонив голову, чтобы не задеть свод ворот, въехал и сам рыцарь божий.

Огромный пес рвал крепкую цепь и лаял без устали, там же сидел на земле мужик, держась за окровавленную голову, рядом валялась дубина. А над ним стоял Сыч, победно поигрывая кистенем, и говорил:

– Я ему говорил не баловать, а он лезет.

Во двор вошла и Эльза.

– Это пекарь Кирхер? – спросил у нее Волков.

– Нет, господин, это слуга его, – отвечала девушка. – Кирхер другой.

Тут же Ёган и Максимилиан пошли в дом, кавалер слез с коня и пошел следом.

Большая комната, в которой давно не пекли никакого хлеба, была завалена грудами одежды, обуви старой, седлами и хомутами, и даже крестьянскими инструментами – грабли и вилы тоже были тут.

За длинным столом у небольшого окошка стоял крепкий мужик, больше похожий на франтоватого возничего, чем на пекаря. Он был не удивлен, но насторожен, оглядывал вошедших недобро.

Максимилиан разыскал табурет, поставил его на середину помещения. Волков сел, вытянул больную ногу.

Тут и Сыч вломился, втащив за собой мужика с разбитой башкой. Бросил его на пол, огляделся и спросил:

– Ну, ты и есть тот самый пекарь Кирхер?

– Может, и я, а вот вы кто? – храбро отвечал хозяин.

– Давай так говорить будем, – предложил Сыч, – я спрашиваю, ты отвечаешь, а если ты спрашиваешь, – Фриц Ламме показал мужику кистень с небольшой свинцовой гирей, – вот этой вот гирей получаешь по мусалам.

Мужик только презрительно хмыкнул в ответ, и, заметив это, Сыч подошел к нему и с размаху врезал ему кистенем по ребрам, приговаривая:

– А это чтобы ты не думал, что мы сюда шутить пришли, а ты тут будешь хмыкать.

Пекарь попытался закрыться от удара рукой, да попробуй от кистеня увернись. Гиря на веревке облетела руку и плотно шмякнула его по левому боку.

Мужик ойкнул и скрючился, хватаясь за бок.

– Что? Хрустнуло ребрышко-то, хрустнуло никак? – ласково интересовался Сыч. – Ну да ничего, у тебя их, ребер-то, много, на весь наш разговор хватит.

– Храбрые, я смотрю, вы люди, – тяжело дыша, говорил мужик, опускаясь на лавку. Он обратился к Волкову: – Вы бы, господин, своего человека угомонили бы, нельзя так с людьми, люди разные бывают. Иной раз ударишь вот так, а потом пожалеешь. Крепко пожалеешь.

– Уж не тебя ли мне бояться? – спросил Волков спокойно. – Уж не ты ли такой человек? Ну, отвечай, или велю все кости тебе переломать.

– Нет, не я… Не я, – говорил пекарь, пересиливая боль в боку и улыбаясь.

Волков дал Сычу знак, тот быстро подошел к мужику, дал тяжеленную затрещину ему по шее, уточнил:

– Ты пекарь Кирхер?

– Что ж так бьешь-то тяжело? – Мужик чесал шею.

– Говори. Или еще получишь.

– Я Кирхер. Я.

– А чего же ты, Кирхер, хлеб не печешь? Тебя все пекарем зовут, – недоумевал Волков.

– А я и не пек его никогда, я пекарню прикупил, так дураки стали меня пекарем звать.

– А кто ж ты, раз не пекарь? – продолжал кавалер.

Мужик морщился и врал:

– Из купцов я.

– Да брешет он, экселенц, – заявил Сыч. – Харя у него воровская. Из воров он, из тех, что поумнее, что деньгу скопили да скупкой краденого занялись. Авось не самому на разбой выбираться, пусть другие под петлей ходят, а этот решил тут сидеть да монету считать.

Кирхер глянул на Сыча, опять ухмыльнулся:

– Ишь, и не соврать даже. Все ты видишь.

– Да уж повидал таких.

– А нужно-то вам от меня чего? – спросил Кирхер.

– Ганс Спесивый тебе меч приносил, это мой меч, он у меня его украл. Верни мне мое, – сказал Волков просто.

Он не знал наверняка, так ли было дело, но говорил уверенно. И угадал.

– Приносил, только не взял я его.

– А почему?

– Он просил за него десять монет. Меч, конечно, богатый, стоит этих денег, только когда у него ножны будут, а без ножен его разве что скупщик хлама купит. Богатый господин, которого он может заинтересовать, без ножен не купит. Я и послал его к кузнецу Тиссену, тот может и хорошие ножны сделать, и меч купить, у него деньга не переводится. Все, больше не нужен я вам? Могли бы и так спросить, надо было мне из-за этого ребра ломать?

– Ёган, – сказал Волков, – веревку поищи, берем его с собой.

– Чего? Нет, уговора такого не было. – Кирхер напрягся, помрачнел.

– У меня с тобой никаких уговоров вообще не было, поедешь со мной и укажешь мне этого кузнеца.

– Не поеду.

Пекарь попытался вскочить. На краю стола рядом с блюдом лежал нож, он к нему потянулся, да Сыч смахнул нож со стола, а Кирхеру на горло накинул веревку, что соединяла гирю и рукоять кистеня, и стал душить пекаря так, что у того лицо вмиг стало синим, а Сыч еще приговаривал:

– Экселенц сказал поедешь – значит поедешь.

А Ёган уже тащил веревку и, как подошел к Кирхеру, которого душил Сыч, так дал пекарю кулаком в брюхо, и уже после этого они вдвоем повалили его на пол, почти без сопротивления выкрутили тому руки за спину и поволокли к телеге. Сыч еще и спрашивал его:

– А где нам кузнеца-то найти твоего?

Эльза Фукс испуганно смотрела, как к ней в телегу закинули Кирхера, а вот брат Ипполит ничему не удивлялся, он только подвинулся чуток, чтобы ноги пекаря ему не мешали, и кавалер поехал дальше искать свой меч. Он подозвал к себе Сыча и сказал:

– Ты поговори с ним, надобно знать, где Вильма может быть. Меч мечом, но мы сюда не из-за него приехали. Нужно нам и про другой розыск не забывать.

– Так вы, экселенц, скажите, что ищем-то, мне бы знать, про что спрашивать.

– Спрашивай про купца Якоба Ферье, что месяц назад пропал в «Безногом псе».