Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский

Сна как не было. Сел на кровати:

– Воду, одежду и доспех давай. Топор мой где?

– Я уже распорядился, – отвечал Максимилиан.

Тут же в покои, задом открыв дверь, ввалилась Эльза с тазом воды, а за ней шел Сыч, неся доспех из сундуков и секиру. Сам он был уже в кольчуге, оруженосец тоже нацепил бригантину – ту, что обычно носил кавалер. Тут же был и монах. Стоял, заметно волновался. Волков начал умываться:

– Сколько людей пришло с кузнецом?

– Тридцать восемь! – сказал Максимилиан, сам удивляясь такой цифре.

Кавалер хмыкнул:

– Чего же не роту собрали со мной биться! И как они?

– Крепкие. Все при оружии, в кирасах и другой доброй броне. Шестеро с алебардами, а двое… двое с аркебузами.

– Штандарт мой где? – Кавалер уже одевался.

Эльза помогала ему подвязывать шоссы к поясу, хотя надо было штаны надеть.

– Штандарт ваш тут, – продолжал Максимилиан, – но древко в телеге, на дворе.

– Монах, бегом за древком! – командовал Волков. – Сыч, стеганку. Кольчугу надевать не буду, Максимилиан, давай кирасу сразу.

Кираса, наплечники, поножи, перчатки, бувигер, шлем. Все как положено. Сыч приволок его легкий кавалерийский щит, да кто им пользоваться будет, когда на дворе тебя ждут аркебузы. Он не взял его, выбрал секиру. Волков не думал, что кузнец затеет распрю. Но раз тот пришел с вооруженными людьми, значит, и выйти к нему надлежит как положено.

Внизу, в столовой, благородные господа с интересом наблюдали за происходящим, попивая вино за большими столами, а Волкова ждал перепуганный распорядитель гостиницы Вацлав.

– Господин кавалер, – говорил он, кланяясь, – я просил людей из скобяной гильдии сюда не входить с оружием, но со двора я не могу их прогнать.

– Успокойся, любезный, – повелительным тоном отвечал Волков.

* * *

Он оглядел всех своих людей, прежде чем открыть дверь на улицу, и выговорил Сычу:

– Отберу у тебя одежду со своим гербом. Грязная вся, ты жрешь из нее, что ли? Погляди на себя и на Максимилиана… Даже Ёган, и тот чище тебя, хоть и деревенщина.

– Я постираю, экселенц, – обещал Сыч.

– Постирает он, позоришь меня, – зло говорил кавалер, толкая дверь на улицу.

Там сразу он увидал Ёгана. Слуга сидел на земле, лицо разбито, а за шиворот его держал крепкий человек.

Волков остановился, за ним стал Максимилиан, в одной руке которого был штандарт, а в другой взведенный арбалет. Рядом находился Сыч с копьем.

Перед кавалером полукольцом стояло почти четыре десятка человек, все в доброй одежде, кирасах и бригантинах, некоторые в шлемах. Все при городских мечах. Были у них и алебарды, и аркебузы, и фитили на запястьях дымились, да все не воины – только бюргеры, франты городские. Спесь глупая в лицах, желание напугать. Его напугать хотят? Нет, они только холопов впечатлить могут. Дурачье.

Навстречу Волкову вышел могучий человек в большой кирасе. Лицо красное, борода почти седа, сам тучен, опирается на сучковатую палку. Вышел и спросил со всей возможной свирепостью:

– Это ты моего сына забрал в заложники?

– Где мой меч? – кавалер будто не слышал его.

– Отвечай, мерзавец, где мой сын? Отвечай! Ты, благородное отродье, испражнение собачье, говори, где мой сын.

– Мне, рыцарю божьему, лаяться с псами всякими не пристало, – Волков говорил громко и высокомерно, – если вы мой меч не принесли – убирайтесь отсюда.

Он обвел взглядом собравшихся мужей и увидел, что слова его производят на них впечатление: не ждали они, что с ними будут говорить так заносчиво, наверное, надеялись, что испугается он.

– Мы тебе не псы, – крикнул один из тех, кого Волков видел вчера в кузне. – Не смей говорить нам так, мы люди честные, наша гильдия на всю реку славна!

– Люди честные краденое не скупают, – громко сказал Волков, видя, как на двор входит сержант Гарденберг и с ним три человека стражи. И он продолжил: – Если нет при вас моего меча, так ступайте прочь, разговаривать с вами мне недосуг.

Тут один из пришедших кинул на землю меч, который, звеня о булыжники, остановился у его ног. Да, это был его меч. Но кавалер не нагнулся за своим оружием, а с улыбкой оглядел еще раз всех пришедших и продолжил:

– Вот воры и сознались. Значит, и я сдержу свое слово. Идите к коменданту – сын кузнеца там под замком, скажите, что я отпускаю его. Ступайте, воры.

– Сам ты вор, сын проклятой шлюхи, – орал кузнец Тиссен, подходя к кавалеру на шаг ближе и угрожающе размахивая палкой.

Волков держал в руке свой боевой топор, что он взял в стычке с ламбрийцами в одной убогой харчевне. Оружие это было великолепное. Сейчас он мог сделать шаг навстречу кузнецу и одной рукой, одним секущим движением вдоль плеча кирасы, разрубить его бычью шею до половины. Но в убийстве простолюдина ни славы, ни прибытка не виделось, да и остальные могли осерчать и кинуться на него, несмотря на стражу. Поэтому он просто сказал:

– Ты оскорбил меня уже дважды, третьего раза не делай. Убирайся, иди за своим сыном.

– Убираться! Мне, в моем городе, какие-то благородные испражнения говорят убираться? – взбесился кузнец. – Хорошо, я уберусь, но прежде вот тебе!

Он размахнулся и сильно ударил Волкова по шлему палкой. Кавалер все видел, видел, как он замахивается, и мог закрыться, отвести палку топором, но он просто стоял, глядя, как тяжелая палка приближается к нему. Он не отвел лица, не закрыл глаз. Стоял и ждал, как палка ударит его по шлему. Она не могла причинить вреда.

Кавалер только руку поднял, чтобы ни Максимилиан, ни Сыч не сделали лишнего, ведь оруженосец уже поднимал арбалет.

Да тут и сержант заорал на весь двор:

– Господин Тиссен, нельзя так!

Подскочил и встал между Волковым и кузнецом.

– Заткнул бы ты свою пасть, сержант, не то на следующий год должности не получишь, – все еще ярился кузнец, размахивая палкой. – Дай мне выбить зубы этому спесивому, благородному куску испражнений!

Но сержант и подоспевший стражник уже держали его.

А кавалер не ответил ни на грубости, ни на удар, он спокойно спросил:

– Ёган, ты запомнил тех людей, что тебя били?

Ёган, все еще сидевший на земле, тут же вскочил, вырвавшись из крепких рук, подошел к Волкову, поднял меч с мостовой и, злорадно ухмыляясь, сказал, указывая пальцем:

– А то, трое меня били, вон те. Я всех запомнил.

Больше говорить было не о чем, кавалер повернулся и пошел в гостиницу. Там он небрежно кинул все еще взволнованному распорядителю, который ждал его у двери:

– Подавайте завтрак.

Тот кивал, а