Фейки: коммуникация, смыслы, ответственность - Сурен Золян

(с) Действия грузинского правительства М. Саакашвили во время конфликта вокруг Южной Осетии. Суть происходящего члены кабинета и прежде всего сам М. Саакашвили подавали как агрессию со стороны России, призывая НАТО вмешаться в конфликт или хотя бы ускорить интеграцию Грузии в НАТО. Время показало, мягко говоря, неоднозначность такой интерпретации происходящего.

(d) Ситуация вокруг цепочки революционных событий в арабских странах и исламском мире в целом, получившее название «арабской весны». Сведения о коррупционности и деспотичности режимов в арабских странах средиземноморского бассейна были давно и хорошо всем известны. Международная общественность хорошо знала и факты о поддержке некоторыми из них (прежде всего режимом М. Каддафи) международного терроризма. Однако, почему-то, именно в какой-то определенный момент эти сведения сконцентрирвались, вышли на первые позиции в повестке дня, приведя к серьезным политическим изменениям.

Если отвлечься от масштабов и персонажей, то что объединяет все эти ситуации регионального, федерального и международного уровня? Если это конфликты, то всегда ли можно точно сказать – кто противоборствует в каждом из них? Каковы цели участников конфликта? В чем выражаются результаты такой информационной войны? И всегда ли можно говорить о таких результатах, о победителе и побежденном? Практически на каждый из таких вопросов можно дать несколько версий ответов и их толкований. Более того, сами эти толкования, интерпретации активно участвуют в таких информационных войнах, во многом определяя их содержание.

Таким образом, напрашивается выделение и рассмотрение особого типа информационных войн, акторы и цели которых не очевидны, возникают в процессе интерпретаций, порождая некий новый социально-политический контекст. И это именно ситуация использования фейков.

Специфическая особенность подобных «информационных войн» в неявности их акторов. Кто организатор этих действий? Против кого они реально направлены? Неоднозначность проблемы акторов порождает мифологизацию «информационных войн», их демонизацию. При желании за любой новостью, за любым событием можно проследить мотивационную цепочку, «коварный замысел», который можно приписать неким «врагам». Это, разумеется, не отрицает очевидность строящихся и реализуемых планов и проектов различных политических и социальных сил – как зарубежных, так и внутри страны.

Нужно только отдавать отчет в том, что социально-политическая реальность является результатом взаимодействия, столкновения, конкуренции таких проектов и кампаний. Именно это имеется в виду, когда историю понимают как «равнодействующую воль». Тем не менее, акторы «информационных войн» во многом оказываются продуктами интерпретаций, дискурсивных практик, которые, в свою очередь, тоже могут рассматриваться как «информационные войны». Так например, в обстоятельнейшем исследовании Р. Арзуманяна рассмотрено большое множество примеров использования фейков в информационных войнах для обмана, дезинформации, других форм манипуляции смыслообразованием [Арзу ман ян 2018].

Тем самым, сам феномен информационной войны переводится не то что в дискурсивную практику мифотворчества, а в игру ума аналитиков и политтехнологов – кто кого «переинтерпретирует». Это первая парадоксальная особенность подобных информационных войн. Причем, такая особенность, которая, пожалуй, характеризует их главную особенность. Это не только и не столько собственно осуществляемые взаимные информационные, пропагандистские, манипулятивные атаки, сколько именно конфликт интерпретаций этих действий. Интерпретаций, в которых (и за которыми) обозначаются противоборствующие стороны, инициаторы этих атак, а также их мотивация, стоящие за ними интересы.

При этом можно говорить о своеобразной загадочности «информационных войн». Примером могут служить события вокруг информационных атак на Ю.М. Лужкова или А.Э. Сердюкова а также вокруг фальсификаций во время выборов в Государственную Думу РФ. Ничего принципиально нового общественность не узнала. Все эти факты, так или иначе, но публиковались в прессе, в блогах, циркулировали в медиа. То есть, все знали, все всё понимали, но – сработало!!!

Или события в Ливии… Разве до этого ничего не было известно о «чудачествах» Муамара Каддафи? О его, мягко говоря, авторитарно-семейных методах управления страной, отношения к проявлениям оппозиционности и инакомыслия? Но почему-то у всех вдруг «открылись глаза» и политическими лидерами ряда стран были сказаны не берущиеся назад слова, за которыми с неизбежностью, последовали санкции.

Эта «неожиданная эффективность общеизвестного» – вторая парадоксальная сторона данного типа информационных войн, за которой, явно скрывается главная пружина этой технологии: почему-то при всех очевидностях она «работает»?

Похоже, разгадка парадокса «неожиданной эффективности общеизвестного» кроется в определении реального адресата информационного воздействия в таких «информационных войнах».

Дело в том, что любой конфликт, даже любой диалог возникают и разворачиваются в присутствии (зачастую неявном, неочевидном) некоего «Третьего» – того, кто все понимает и, в конечном счете, рассудит. Как писал Ж.-П. Сартр, человеческое бытие есть бытие-под-взглядом [Сартр 2000]. Это могут быть Бог, Абсолют, Справедливый Суд, Завет предков, Научная Истина, Исторический Закон Развития, Государство, а при его отсутствии или бессилии – кто-то, кто «в законе». Именно к этому «Третьему» фактически апеллируют обе стороны конфликта, на апелляции к нему они обосновывают свои действия («не мы первые начали»), собирают аргументы неправоты противников и оппонентов.

Получается, что подобная информационная война – это конфликт, представленный в информационном пространстве, имеющий целью активизировать некую группу влияния, инстанцию, лиц принимающих решение… Она направлена не столько на противника, сколько на эту третью инстанцию, стоящую на более высоком уровне, чем стороны конфликта, и располагающую возможностью разрешения данного конфликта. Если это конфликт интерпретаций, то авторам таких интерпретаций надо «переинтерпретировать» противника в чьих-то глазах.

Важно понимать, что речь идет не об аналоге риторических приемов, подобных тем, что применяются сторонами в судебной практике, когда стороны обвинения и защиты обмениваются аргументами, предоставляемыми ими присяжным или суду. В судебной практике и судебной риторике арг ументы подводятся под законы, судебные нормы, строятся умозаключения, из которых следует подтверждение тезиса данной стороны и опровержение тезисов оппонентов. В случае же информационных войн данного типа речь идет не столько о доказательствах, сколько о привлечении внимания и побуждении к необратимым действиям.

Для пояснения можно воспользоваться аналогией со стратегией продвижения в маркетинге, реализация которой складывается из трех компонентов воздействия на потребителя: public relations (общей информации об организации, ее деятельности, товарах и услугах), рекламы (возбуждающей интерес к конкретной продукции) и стимулирования продаж (когда организуются ситуация и акция непосредственного потребления). Помимо прочего, различие между PR, рекламой и стимулированием продаж состоит в интенсивности и концентрации коммуникации. В этом плане информационные войны рассматриваемого типа напоминают именно акции стимулирования продаж.