Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

отпустили, — снова заговорил Савелий, лишь бы не молчать, лишь бы отвлечь Тимофея от горьких мыслей. — Видать, помогло, что мы в райпартком ходили. — Затянулся, пустил клуб дыма. — Ну, как там?

— Что «как»? — Тимофей повел плечами. — Я же в одной компании с убийцами сидел. По одной статье шел... — Он вздохнул, в свою очередь спросил: — А у нас как?

То, что произошло с ним, уже отошло на задний план. Его волновало, как тут без него управлялись. Ведь в очень сложное, очень ответственное время оторвали его от дела. Колхоз только на ноги становится...

Тимофей выжидающе, не в силах скрыть тревоги посмотрел на Савелия.

— Кто-то ладился хлев поджечь, — проговорил Савелий. — Двое было. Игнат Шеховцов ружьем настращал. Маркел выскочил на тот шум. Кинулись следом. Куда там!

— Не догнали?

— Как сквозь землю провалились... А банку с керосином нашли.

— Так их и не обнаружили?

— Голову для того надо иметь, — отозвался Савелий, — а не тыкву, как у нашего Недрянки.

— Это же снова можно ждать «гостей», — забеспокоился Тимофей.

— Охрану повсюду усилили. Сами колхозники дежурят. К весне готовимся.

— С семенами уладилось?

— Кое-что наскребли.

— Не хватит?

— Еще бы столько.

Тимофей помрачнел.

— Ячейку собирали? — хмуро спросил. — Надо потолковать, принять какие-то меры.

Савелий махнул рукой.

— Собирать некому. Без секретаря ячейка осталась.

— А Илья где делся?

— И не говори, — вздохнул Савелий. — Одно к другому. Замерз Илья. Вчера схоронили.

— Как же это?

— Упился. К тому же, видать, по пьяному делу еще и битый. Куда уж проще... Соснул, его и примело поземкой.

Тимофей покачал головой, не то осуждающе, не то недоумевая.

— Конченого нашли. На ледяшку замерз.

— Да-а. Что и говорить, невеселые у тебя новости.

На пороге спаленки появился Сережка. Щурясь на свет лампы, сказал:

— Где ты был так долго?

Тимофей поднялся ему навстречу, протянул руки. Но Сережка не кинулся к нёму, как было раньше.

— Где ты был так долго? — повторил, не трогаясь с места. В его голосе звучала обида. Он будто упрекал отца в том, что оставил его один на один с большим и тревожным миром, в котором на каждом шагу столько непонятного и необъяснимого.

Сережка тер глаза. Ночная сорочка свободно свисала с его костистых плеч.

— Да ты, вижу, совсем молодец! — воскликнул Тимофей, подходя к нему. — Настоящий мужик. — Он подхватил Сережку на руки, прижал к себе и, ощутив тепло родного тельца, счастливо засмеялся.

Разомлел и Сережка в крепких отцовских руках, оттаял, обхватил его шею, взволнованно заговорил:

— Больше не уедешь? Нет? Никогда?

— Соскучился, — тепло обронил Савелий. И к Сережке: — Я же говорил: вернется батя. Говорил?

Тимофей гладил Сережкину спину большой шершавой рукой, а сам, возвращаясь к прерванному разговору, повернулся к Савелию-

— Без семян нельзя оставаться. Сам пойду к Громову. Иначе все рухнет.

Со своей половины вышла Киреевна, всплеснула руками:

— Тимоша?! Вырвался-таки?! Ну, слава богу. А я чую сквозь сон, будто твой голос. Слава богу, — повторила она. — Значит, прибился к дому-то. Може, воды согреть — обмоешься?

— Не стоит, Киреевна, беспокоиться. В городе банился, белье поменял.

— Ну да, ну да, — пробормотала Киреевна. — Несчастье-то у нас какое случилось, — продолжала сокрушенно. — Преставилась родительница твоя, царство ей небесное.

— Знаю, — склонив голову, проронил Тимофей.

— Ходили с ним к Елене, — вставила Киреевна. — Про тебя все выпытывала, скоро ли поездка кончится. Она ведь не ведает, что с тобой стряслось. Жалея, на обман пошли. И я, старая, грех на душу взяла, пусть бог прощает. — Она вдруг засуетилась: — Да что же это я?! Соловья баснями не кормят. Сейчас приготовлю...

— Предлагал уж, — вставил Савелий. — Отказался.

— Не ко времени оно, Киреевна, — оправдываясь, сказал Тимофей. — Ночь на дворе. Спать надо. Вот и сын еще не все сны доглядел.

— Ну да, ну да, — по обыкновению зачастила Киреевна.

А Сережка заупрямился:

— Не хочу спать. — Он боялся, что утром снова не увидит отца. Все, что произошло этой ночью, и так представлялось ему сном — самым лучшим из всех, которые он когда-либо видел. Других снов он не желает, — Не хочу.

— Ну и глупый! — прикрикнула Киреевна. — В школу тебе идти? Идти. А что там будешь делать? Спать? — И уже тише, ласковее продолжала: — Ложитесь себе, а я уж, не торопясь Варенников налеплю.

— Идем, сын, идем. — Тимофей поднялся, не выпуская Сережку, прошел в спальню. — На нашей кровати укладываться будем. Пока мамы нет — показакуем.

Они улеглись. Сережка обхватил руку отца, прижался к ней.

— Еще маму заберем из больницы, — пообещал Тимофей. — Заживем на славу.

— А скоро заберем?

— Скоро, скоро, сынок. Вот узнаем, как она там...

Сережка еще теснее прижался к отцу, зашептал:

— В тюрьме люди сгнивают? Там мокро?

— Что ты выдумал? — насторожился Тимофей.

— Гринька сказал: сгниешь в тюрьме...

Тимофей взлохматил Сережкин чубчик.

— Плетет твой Гринька, а что, и сам не ведает.

Давно уже Сережка не испытывал такого счастья. Теперь-то можно жить. Теперь ему все ясно и понятно. Рядом — отец. Вот он лежит — сильный, спокойный. Возле него Сережке ничего не страшно.

— А ты меня подождешь? — вдруг спросил он. — Сам не уйдешь к мамане?

— Подожду, подожду, — пообещал Тимофей. И рассердился: — Будет тебе. В школу проспим.

Они умолкли. Сережка покопошился еще немного под боком у отца и засопел — удовлетворенно, размеренно. А Тимофей думал о превратностях жизни, о том, как она иногда оборачивается своей неприглядной стороной, что, как бы ни мытарила эта жизнь, как бы она ни корежила, надо оставаться человеком — всегда и во всем.

Утром Тимофей не пошел в больницу. Подумал, что все равно до врачебного обхода его не пустят к Елене, а с Громовым, пока он никуда не завеялся, надо обязательно встретиться. И поспешил в райпартком.

Громов встретил его, будто ничего не произошло, будто расстались они только вчера. Он был явно чем-то озабочен.

— Кстати пришел, — сказал, пожимая Тимофею руку. — Вот тебе твой документ, —