Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

же день. Кое-кто из основной части рабочих побузил, да на том и кончилось. А Петро еще некоторое время работал, выверяя, что даст, новая оплата, и рассчитался, сославшись на семейные обстоятельства. Ушел он без скандала, еще и бумаги хорошие на руки получил.

И настало для него утро, когда никуда не надо было торопиться. Петро долго нежился в пуховиках, отогреваясь после злой стужи, после дней, проведенных на пронзительном, морозном ветру, после промозглых ночей в заиндевевшем бараке. В горнице было тепло, сумеречно, пахло кизячным дымком, спелыми яблоками и чебрецом — пучки его с лета висят, подвязанные к сволоку. Тонко посапывала Танька, досматривая последние сны. Ей подпевал закипающий чайник. Сквозь обмерзшие окна пробивался поздний зимний рассвет. У печи хлопотала Степанида — готовила завтрак. Осторожно передвигала горшки и говорила, говорила. Рассказывала новости, которые вечером не успела досказать. Вяжется у нее одно за другим — ладно да складно. Кончила про Тимофея, за Елену взялась.

— И кто бы подумал? — искренне удивлялась. — Три раны приняла, болезнь подхватила, и все нипочем. Выдюживает. А бабы той — жменя.

— Кошачья порода, — отозвался Петро.

А Степанида новости как из мешка сыплет:

— Про Илюшку слышал? Ну, что у партейных верховодил. Не слышал?

— Скажи — услышу.

— Упокойник уже. Замерз до смерти.

— Небось пьяный?

— Кто его знает. Будто по пьяному делу.

— Одной собакой меньше, — беззлобно сказал Петро.

— А тою ночью кто-то Афоню норовил порешить. В аккурат тройчата вогнали в его постель. Сквозь шибку саданули.

— Того медведя рогатиной и брать.

— Обошлось. По счастью, у жинки на полатях задержался.

Петро хмыкнул.

— Ну, бабы. Все им известно...

— Дак Нюшка сама баила, — обиделась Степанида. — Будто кровь у него дюже горячая. Всегда ему жарко. Приспит ее и переходит на свою лежанку. А на тот случай его самого в дремоту кинуло, поленился вставать.

— Его счастье, — согласился Петро. Повернулся на бок. — Да и охотники, думаю, не угомонятся. Коли наметили обложить зверя, — не сегодня, так завтра накроют. Нет, не завидую я Афоне.

— Чем же он досадил тем «охотникам»?

— Спроси у него.

— Нюшка...

— Тебя не переслушаешь, — прервал Петро Степаниду. Шумно поднялся, потянулся так, что захрустели суставы, стал одеваться.

Накинув полушубок и нахлобучив шапку, он вышел. С крыльца оглядел заснеженное подворье, нахмурился. Во всем чувствовалось запустение, отсутствие хозяйских рук. В нескольких местах покосилась изгородь, на клуне просела стреха, видно, прогнили и камыш, и жерди. Петро крякнул, взял лопату, принялся расчищать дорожки. Потом откинул снег от дверей конюшни, поглядел на коней, напоил их, задал сена, потрепал по холкам.

— Отдыхайте пока, — тихо сказал. — А там снова впрягу.

Петро намеревался сегодня же поспрашивать работу. Ведь коней кормить надо, а это — расход. Пусть зарабатывают и себе на корм, и хозяину жить помогают. Конечно, за шею ему не капает — не последнее доедает: имеет возможность и погодить, пока найдется что-нибудь стоящее. Однако и медлить не резон — зима длинная.

Петро обошел клетку нового дома, поставленную на добротном фундаменте из дикого камня. Будущий дом — страсть Петра. Вынес он его вперед, ближе к улице, так, что закроет собой старую хату. Распланировал на пять комнат, с большой верандой, кладовой, вместительным подполом. Не дом будет — загляденье. Кирпичом думает обкладывать. Делать так делать. На века поставить. Рассчитывает к спасу все закончить. Правда, работы еще много и материалов кое-каких не хватает. Но это не страшит Петра. Правильный он сделал ход, подавшись на стройку. И заработал неплохо, и этим заработком прикрыться можно от завистливых людских глаз, основной капитал в ход пустить. К тому же золотишко у них еще задержалось. С ним никогда не пропадешь.

Приятные размышления Петра прервала Степанида, позвавшая его завтракать. Приподнято-праздничное настроение не оставляло Петра и за столом. Он выпил стакан первака, с удовольствием закусил, отвалился от стола. Его внимание привлекла Танюшка, которая возилась на полатях с тряпичной куклой. Девочка уже позавтракала и теперь кормила куклу. Она только недавно научилась говорить и забавно коверкала слова.

— Ку́сай, ку́сай, — совала она кукле бублик. — Только не усе-е. Это мы на челный день сплячем.

— Научила? — глянув на жену, усмехнулся Петро.

— Пусть смалу привыкает к бережливости, — отозвалась Степанида. Подошла к дочке, погладила: — Умница моя.

Петро разомлел от чарки и обильной еды, благодушно щурился. А Степанида внезапно всплеснула руками:

— Да как же я позабыла!

— Что еще?

— Маркела заарестовали.

— Спятила баба! — Петро даже привстал от неожиданности.

— Считай, как хочешь. Еще третьего дня со двора свезли.

Петро недоуменно уставился на нее. Потом плечи его заколыхались, будто от каких-то внутренних толчков, и, не в силах сдержаться, он захохотал во все горло. Танюшка вздрогнула, заплакала. Степанида подошла к ней, взяла на руки, повернулась к мужу.

— Чумной, дитя перепугал.

— Ну, де-ла! — сквозь смех выкрикивал Петро. — На своих начали кидаться! Вот это новость! Так его! Так! Пусть знает!

Степанида махнула рукой, словно осеняя его крестом.

— Кабы «своих».

Петро не понял, что она этим хотела сказать.

— То ж одни слова, — почему-то перешла на шепот Степанида. — Ховался он за теми словами, а сам оружие держал. Нашли у него целый склад — саньми вывозили.

Петро тихо присвистнул.

— Вот тебе и Маркел, — На какое-то мгновение оцепенел, а затем заспешил, засуетился: — Пойду разузнаю.

Степанида взволнованно крикнула вслед:

— Не встревай в ту политику! Чуешь! Не встревай!

Петро шел по улице, раздумывая над тем, что услышал от жены. Ведь вот как можно обмишулиться в человеке. Должно быть, не по своей воле за колхоз горло драл, добро отдавал — по заданию действовал. Да, буйная головушка, сплоховал. Накрыли.

Утро было ясное, солнечное. Небольшой туман, спустившийся ночью, осел серебристым инеем. Легкий морозец обещал к полудню вовсе сойти на нет.

Мимо Петра, бросаясь снежками, промчалась ватага мальчишек. Один из них крикнул:

— Айда Гриньку раскулачивать!

«Неужто началось?» — холодным ужом вползло в душу Петра, перехватило дыхание. Он приостановился, испуганно осмотрелся, хрипло окликнул мальчугана, узнав в нем Тимофеева сына.

— Эй, племяш! Поди-ка сюда!

Но Сергей, а за ним и остальные сорванцы припустили пуще прежнего и скрылись за поворотом.

Петро только теперь сообразил, что к нему эти события не