Плата за капельку счастья - Евгения Михайлова

Через месяц они их встречали. Они их не узнали! Загорелые, уверенные. Берта и Анатолий вели ребенка за руки. Все получилось.

– Бабушка! Амина! – звонко крикнул Юра и шагнул к ним сам, уже без поддержки.

Дома навалились, конечно, дела, работа, хлопоты. Юре наняли репетиторов: логопеда, преподавателя английского, по оздоровительной гимнастике и даже танцам. Анатолий достроил дом.

В этих хлопотах они едва успевали искать и находить друг друга.

– Ну, здравствуй, – говорил он. – Ты моя?

– Твоя – отвечала она. – Навсегда.

Горечь всего, что они пережили, стала волшебной глубиной их страсти, близости на расстоянии и в плотном контакте. В таком сладком и бесконечном контакте.

Берта вновь научилась вдыхать полной грудью, без всхлипа. Все забывается, думала она. Все самое невероятное и безумное имеет конец.

Но однажды она читала Юре смешную книжку, они вместе хохотали. Берта вытирала слезы, закрывала лицо руками. И вдруг в тайне закрытых от смеха век она встретила совершенно чужой взгляд. Кто-то смотрел ей в лицо, кто-то говорил ей, что ничего не закончилось. Что будет продолжение. И вновь этот озноб и ощущение, что она под прицелом, что куда бы она ни поехала, ни пошла, ей не покинуть просматриваемую территорию идеи сумасшедшего Бадаева. Что идея по-прежнему жива, что она в еще более сумасшедших руках.

Берте удалось справиться с собой, она ничего не сказала Анатолию. На следующее утро поехала на работу очень рано, почти на рассвете, чтобы видеть как можно меньше людей, чтобы слышать только тишину и свои мысли. Она остановилась на светофоре и увидела перед собой растяжку. Обычный плакат о том, как беречь себя от инфекций. Но… то ли с нервами что-то не так, то ли не такой это плакат, как обычно. На нем – не добрый, улыбчивый врач типа Айболита с мытым яблоком в руках. На нем человек в костюме, шапочке и клеенчатом переднике хирурга. Взгляд суровый, как у воина. И смотрит он прямо на Берту. Она узнала эти глаза. Это они смотрели, как она смеется.

Оперативник Земцова, который ездил в командировку в Таджикистан, восстановил там по доверенности Амины ее документы. И привез с ними заявление ее мужа в суд о том, чтобы их заочно развели. Он собрался жениться на ее младшей сестре. Он хотел опять семью без несчастья, хотел живых детей. А сестры так похожи. Но в одной нет напоминания о пережитой беде. Тем более Амина не хочет возвращаться домой. Амина прочитала, задрожала, убежала к себе. Она горько плакала всю ночь, а потом позвонила сестре и поздравила ее. Пожелала счастья, сказала, что любит.

– У тебя будет хороший муж. Я отправлю сегодня согласие.

Прошло меньше недели, Амина ужилась с мыслью о том, что она больше не замужняя женщина. И – найдет она Умара или нет – возвращаться ей больше не к кому. У мужа одна квартира. А их с сестрой родители живут в небольшом доме большой семьей. А потом опасения и неуверенность растворились как-то. Она рядом с Юрой, которого любит, как сына. Она так привязана к Марии, Берте, Анатолию. Она – маленький, добрый и нежный человек, ей от жизни нужна только капелька любви. Чтобы ей разрешили кого-то любить. Она получила так много, сколько не могла и мечтать.

И еще. Каждый день к ним приходит помогать сосед Петр. Иногда на час, после работы. Иногда на целый день, в свой выходной. Он – вдовец, живет с сыном-подростком. Амина не может в это поверить, но этот уверенный московский мужчина смотрит на нее иногда так тепло, так… Может, конечно, жалеет. Но ей кажется иногда, что не только.

А Петр и сам не знал, что он чувствует, когда видит эту девочку. Встретил бы на улице, – никогда бы не поверил, что у нее есть муж, что был сын. Что ее убивали. Она похожа на подростка. Чуть выглянувшего из детства ребенка с серьезными, часто трагическими черными глазами.

На ее день рождения они с Бертой ездили покупать ей одежду. Купили какие-то платья, брюки. И национальный таджикский наряд. Из яркого шелка, с национальным орнаментом: узкие шаровары, свободная туника, застегнутая под горло, пестрая косынка, обнимавшая ее правильную головку на тонкой, стройной шее. Петр внутренне ахнул от ее красоты.

А потом привезли это свидетельство о разводе. Она так горевала, так была растеряна, что он не мог придумать, как ее утешить. Стал приглашать на прогулки с Юрой. Они шли по обе стороны от этого лучистого ребенка, держали его за руки, а иногда их руки нечаянно встречались. Амина свою руку испуганно отдергивала, а Петру хотелось ее удержать.

И однажды утром, собираясь на работу, он четко понял: а ведь им никто и ничто не мешает! И ему, и его сыну-подростку тошно приходить в эту опустевшую квартиру и мыкать тут двойное холостятство после смерти его жены. Один Джой не соображает, что живет в неполной семье. Но ведь и ему будет лучше, когда в доме появится женщина. И приготовит ему наконец пожрать, как порядочному кобелю.

В ближайший выходной Петр с утра надел выходной костюм с белой рубашкой, только что принесенной из прачечной, купил у метро букет белых роз и пошел свататься к красивой и так обиженной судьбой и Москвой мигрантке Амине.

Ой, что с Аминой было! Она не верила. Плакала, смеялась, просила прощения у Берты и Марии за то, что хочет согласиться. За то, что сразу и намертво полюбила этого чудесного мужчину, каких никогда не встречала.

Мария устала плакать от горя и радости в семье своей дочери.

– Глупая ты девочка, Амина, – сказала она. – За что ты извиняешься? Ты остаешься рядом с нами, через два дома. А мне ты стала дочкой. Я тебя и благословляю.

– И мне ты стала дочкой, Амина, – деловито сказал Юра. – Только не плачь больше. Я тебя жалею.

Вечером Амина ушла в дом Петра. Его сын был в лагере. Сильный и суровый мужчина полночи ласкал и баюкал свою маленькую хозяйку дома. И лишь когда Амина сама того захотела, Петр взял ее в жены по-настоящему.

Так пришло счастье к Амине. А она его совсем не ждала, такого счастья.

Сериал Берты «Живодерская рать» получил главный приз на фестивале документальных фильмов в Будапеште. Она приняла грамоту и сказала, что чек передает в фонд реабилитации больных детей «Антонтутрядом». Вечером пришла с редактором Аней Голицыной на банкет. Буквально на полчаса. Ночью они улетали в Москву. Они пили шампанское, принимали поздравления. Слушали приглашенный цыганский ансамбль.

Берта встала из-за стола, попрощалась. Она пошла к выходу через большой зал. И… Опять кто-то ей напомнил о том, что ничего не закончилось. Ее черное нарядное платье с вставкой из вуали под шею и юбкой в пол, вдруг зашевелилось, как живое. Как чужое. Невидимые руки растянули ворот, вуаль стала опускаться, открывая грудь и плечи, а подол, наоборот, заскользил вверх, открывая ноги.

Берте понадобилось все самообладание, чтобы не выдать паники. Но по коридору, по лестнице к номеру она почти бежала. Споткнулась о ступеньку и потеряла туфельку, как Золушка. Хорошо, что Аня ушла к себе раньше и ничего этого не видела.