Там, за зорями - Оксана Хващевская

— Может, мне порыться в старых бабушкиных вещах и поискать штаны? Кажется, бабушка ничего не выкидывала, а дед наш был таким же, как и Лешкин дед, ему должны подойти, ну постирать, конечно, надо да наутюжить…

— Пашукай, Златуля пашукай! У дзеда iхняга штаны не новыя былi, а у агародзе капацца добра будзе! А ты мо у горад, паедзеш калi?

— Ну, наверное, поеду. Вам что-то нужно?

— Ну дак. мо б, начнушку купiла?

— Хорошо, баб Маня как поеду, я вам скажу и куплю, конечно, ночную рубашку!

— Во добра! А то i людзям у вочы стыдна глядзець! Хоць i дружым, але ж. А ты, мо, Златуль, куды сабралася, а я цябе задержываю? — спросила ее старушка, внимательнее присмотревшись к ней и наверняка обратив внимание на ее нарядный вид.

— Не-а, никуда! Так, просто захотелось принарядиться, ну и вышла на улицу, а тут вы!

— К тым п’янщам не хадзiла? — немного помолчав, спросила баба Маня.

— Нет.

— Нiна мне тэлефанавала, казала, з рання ужо п'юць! Гора малiваюць. Маськам цяпер жыць няма дзе! К Максiмауне на пастой папрасiлiся, ну, цяпер там весела будзе кожны дзень! Як тое беднае дзiця там… — покачала головой баба Маня.

— Надо что-то предпринять… — рассеянно проговорила девушка, ну просто затем, чтобы что-то сказать, и потерла пальцами лоб, который, казалось, пылал.

— Ды што тут зробiш, Златуль? Забяруць дзiця. Не можно ж так. Упрыюце яму лепш будзе, чым тут. I накормлена будзе, i адзета, i намыта А там, можа, хто возьме да сябе…

Девушка ничего не сказала в ответ. Баба Маня еще немного посидела, что-то говоря, но Полянская ее почти не слушала, не понимала. только что-то невнятно мычала в ответ. Пожилая женщина поднялась, кряхтя, и прижала руку к боку, который у нее болел.

— Ну, пайду я тады, Златуль! Дзякуй табе! — сказала старушка и пошла к дороге.

Злата оторвала взгляд от огненного шара предзакатного солнца который медленно опускался к горизонту, и посмотрела ей вслед.

— Баба Маня, а вы не знаете, Дорош уехал? — спросила она

— Хто? — старушка обернулась.

— Ну, дачник, который на большой машине ездит!

— А-а! Не, не пaexaÿ! Я к табе iшла, бачыла, машына стаяла ля дарогi.

Злата лишь кивнула в ответ. Баба Маня отвернулась и потихоньку пошла домой, а Полянская так и осталась сидеть на лавочке, до боли сжимая пальцы.

Закат догорал на горизонте, заливая все вокруг золотисто-багряным светом, ласковый ветерок лениво играл листвой и волосами Златы. Лихорадочное возбуждение, владевшее ею весь день, понемногу стало отступать, а на смену ему подкрадывалось отчаяние. Она сидела, словно окаменев, устремив невидящий взгляд в пространство. Хотелось плакать Злата отчаянно боролась со слезами, понимая, что. если только начнет, остановиться уже не сможет. К тому же она знала слезами горю не поможешь. От них станет еще тяжелее. Слезы истощают душу, лишают воли и сил. Она плакала тогда, когда Женька… Но ничего не изменилось. Потом перестала плакать и приняла решение.

Правда, все, что случилось тогда, казалось таким далеким таким незначительным и пустячным. как детская забава. А происходящее сейчас казалось вселенской катастрофой, ведь рушились мечты… «Господи! Только бы он пришел! Мне ничего больше не надо! Только чтобы он пришел!» — думала она снова и снова, а сердце болезненно сжималось.

Вот уже на землю и сумерки опустились теплые, душистые, влажные, а Злата так и сидела на лавочке, не замечая их. Да и какая разница, вечер уже или ночь? Какое вообще все это имеет значение теперь, когда она осознала вдруг, как неосторожно и безоглядно влюбилась.

Отчетливое понимание этого пришло только сейчас, но случилось это много раньше. Наверное, уже тогда, когда все произошло в доме покойном бабы Кати. Тогда, когда он все чаще стал врываться все мысли, когда снился ей. Полянская влюбилась в Дороша, а он…. А что если он только этого и добивался? Что, если таким образом он просто хотел наказать ее утихомирить, добившись послушания и смирения? Да, он говорил о другом, но вдруг все это только слова? Он ведь мог говорить, что угодно, но это вряд ли могло что-то значить. Словам мужчин вообще верить нельзя! А она поверила … Нет, не словам зачем же лукавить с собой? Отнюдь не словам, глазам его она поверила, тому, что они отражали, когда он смотрел на нее.

Когда над лесом взошла полная луна, девушка тяжело поднялась с лавочки и вышла на дорогу. Она еще не знала, что собирается сделать, но просто так сидеть на месте и ждать больше не могла. Нет, она не собиралась вламывался в дом Дороша и выяснять отношения. На такое даже в полном отчаянии она бы не решилась. Просто пройти мимо его дома заглянуть в окошко и, может быть, увидел, его…

Сейчас это было то, чего ей больше всего хотелось. Хотя бы просто увидеть его.

Слезы катились по щекам, а Злата даже не пыталась их унять. Хорошо, что Дорош не видит ее в таком состоянии, вот бы он потешился! Полянская брела по пустынной дороге, едва переставляя ноги и чувствовала себя самым несчастным человеком на свете.

А в маленьком домике все окна светились, но заглянуть внутрь, чтобы хоть что-то увидеть, возможным не представлялось: окна были плотно занавешены шторами. И ни щелочки тебе, ни отверстия. И полная тишина. Ни музыки, ни пьяных разговоров. Машина стояла у обочины. Дорош точно был здесь, но не мог же он просто смотреть телевизор! Или мог?

Вытянув шею, Злата пыталась заглянуть во двор, но ничего, кроме зарослей винограда, темной громадой вздымающегося над забором, не смогла рассмотреть. Она прошла немного вперед, потом повернула обратно, в отчаянии кусая губы. Наверное, со стороны она походила на сумасшедшую, но ей было плевать на это. Да и кто ее мог увидеть со стороны в этой почти пустой деревне?

Ходить туда и обратно возле дома она могла хоть всю ночь, только вряд ли от этого мог быть какой-то прок. Следовало что-то предпринять. Например, проникнуть во двор и попробовать заглянуть в окно.

Входить во двор через калитку Злата не рискнула, к тому же ее всерьез беспокоило наличие сторожевого пса, который имелся почти во всех дворах, где еще жили или приезжали. Да и калитка могла быть запертой, или прямо с калитки она могла наткнуться на Дороша, а вот если пробраться с огорода…

Прямо за маленьким, почти кукольным домиком, коим явилась дача родителей Дороша, был пустырь.