Самодержец - Денис Старый

казназарядными штуцерными ружьями. Возможно, именно благодаря этому сверхоружию и получалось гарнизоном численностью в усиленную дивизию, не считая артиллеристов, сдерживать, и даже контратаковать неприятеля числом под пятьдесят тысяч.

Атака Павлополя началась с рассветом 21 октября 1762 года. Такого артиллерийского обстрела уже достаточно опытный премьер-майор Москвин не видел даже под Кенигсбергом. Английские пушки, а, скорее, гаубицы, били навесом, чаще всего по внутренней части самой крепости. Неожиданным стал тот факт, что английское оружие практически не уступает русским пушкам в дальности стрельбы, только новые пушки ПГ-2 способны были эффективно отвечать неприятелю, не быстро, методично, но уничтожая вражеские орудия.

Волна за волной, горы трупов и стонущие люди, проклятия и взывания к Аллаху, Господу Богу, а чаще просьбы о помощи к матери — все смешивалось в апокалиптический калейдоскоп.

Наступающие уже не имели той динамики штурмов, что была при первой и, даже при второй, попытках прорваться через оборонительную систему не крепости, а лишь на подступах к ней. Наступающие поскальзывались на грязи, замешенной с кровью, спотыкались, о тела и конечности своих еще вчера жизнерадостных соплеменников, но шли вперед. И вдруг наступила тишина. Петр Иванович Москвин стал озираться вокруг, даже предположив, что он погиб и оказался где-то, куда попадают все грешники земли. Все те же трупы, все та же кровь, все тот же запах пороха и горелой плоти, но вот звуков не было.

— Ваш бродь, по здорову ли? — седовласый капрал вгляделся, казалось бы, в безжизненные глаза премьер-майора Москвина.

— Да, братец, живой пока, только вот тихо стало. Как думаешь, отстали от нас? — спросил премьер-майор у капрала.

— Откель мне знать-то, Ваш бродь? Мы люди малые. Там, первогодку подучить, с какой стороны да штуцернага ружжа подходить, а думать о тактике да стратегии, — то, ваше высокоблагородие, не по чину мне, — отвечал капрал Василий Матвеевич Меньший.

— Ох, и прибедняешься ты, братец. И о стратегии-то знаешь, и о тактиках сведущ. Говори уже, что думаешь? — улыбнулся странной, неестественной, улыбкой, Москвин.

Переизбыток адреналина требовал выхода. Здесь либо покричать в голос, а, может, посмеяться, поплакать. Вот, чего не нужно, — держать в себе, но премьер-майор не хотел показывать и толики своей человечности, которую принимал за слабость и малодушие.

— То, ваше высокоблагородие, я ажно два раза поступал на офицерские курсы, раз даже был на ентих курсах, а вот экзамену не сдал. И математику, будь она не ладна, и хранцузский, чтоб этих хранцузав черти жарили, не посилил. Вы уж простите старика, разговорился нешто. Это все, ваше высокоблагородие, апосля бою, зело потребность имею говорить. Уж закончится все, так вы меня на гауптвахту, — говорил пожилой унтер-офицер, так и не ставший офицером.

— Ты, братец, обожди. Вот закончится все это, прошение подам на имя Потемкина, аль самого Миниха, кабы тебе геройскому капралу Героя Империи дали, да офицерство, чтоб пенсион был, да учил, может, детишек в Петровском училище, я уж походатайствую. Нужных людей в Петербурге знаю, да и государь милостью не обделит. Нам бы, братец, вечер простоять, да ночь продержаться, а там, гляди, и выстоим.

— Попрет турка, Ваше Высокоблагородие, как пить дать, через полчаса или час, но попрет турка, сильно попрет, — сказал капрал.

— Василий, ну-кась, скажи, с чего так решил? — заинтересовался Москвин.

— Так этось, Ваше Высокоблагородие, тут и чуйка моя, да и опыт, какой-никакой, а двадцать пять годков имею. Да, и служба — мое все. Предлагали на землю пойти, так я на чуть уговорил, кабы оставили. А турки той сегодня нужно успеху добиться, они-то знают, басурмане, что ночью наши казачки-пластуны каверз им наделают, да и не сказать, что уж так и тепло, чтобы без огня сидеть, а стрелки нашинские, да и я подсоблю, да по тени возле костра — за милую душу перестреляем. А ешо подкрепления должны быть, никак без ентого, а турка выдохнется. Попрут, Ваше Высокоблагородие, попрут, да так, кабы к ночи нас взять.

— Господин командующий первым егерским батальоном! Срочно требуют в штаб, — прокричал вестовой еще на подъезде к передовым окопам.

Там, в окопах, по щиколотку в кровавой грязи и разговаривал после боя тридцатитрехлетний премьер-майор и пятидесятидвухлетний капрал, который, почитай, из-за плохого французского не стал офицером, имея для этого все задатки, может, только манер и правил этикета недостаточно. Но, для стоящего по щиколотку в крови на передней линии обороны Российской империи, манеры и знания, как именно кушать салат или устрицу, наверное, не столь важны, как знания, что именно сделать для защиты границ своей державы.

Через десять минут премьер-майор Москвин был уже в штабе, где собрались все оставшиеся в строю офицеры, начиная от секунд-майоров и, заканчивая полковником Иваном Ивановичем Михельсоном, который заменил раненного в грудь и ногу генерал-поручика Александра Ильича Бибикова. Бибиков был очень плох и в любой момент мог преставиться.

— Ну, господа, очевидно, что нас становится все меньше, но задачи обороны никто не снимал. Еще до окончания последнего приступа нам удалось отправить отряд казаков-пластунов для разведки, и мы ожидаем в ближайшее время сведений, а также в будет запущен воздушный шар для прояснения обстановки с неприятелем. По приблизительным подсчетам потери турок составили уже не менее десяти тысяч. Казалось бы, господа, сведения крайне благоприятны, но, нет, все еще только начинается. По оптическому телеграфу из соседней крепости Твердыни [Келитбахир] сообщают, что неприятель собирается входить в пролив, по сему, даже без данных разведки в поле, следует предполагать, что следующий штурм станет решительным, по крайней мере, по тому, чтобы мы не могли использовать береговую артиллерию в должном качестве против входящих кораблей в Дарданеллы. По сему, господа, вынужден идти на риск, и, прежде всего, комплектовать артиллерийские батареи на берегу. Тем самым, возможности ответного огня нашей артиллерии по фронту наступающего противника сильно уменьшатся. Используем имеющиеся ракеты, — полковник Иван Иванович Михельсон выдохнул.

У полковника была рассечена бровь, налеплена грязь на волосы и камзол, но он не потрудился переодеть мундир, или, хотя бы привести его в более чистое состояние, но этого в данных условиях и не нужно было делать. Время — самый ценный ресурс, чтобы его тратить на светскость и прихорашиваться. На параде, даже во время учений — да, но сейчас… Все офицеры были так или иначе, но раненные, грязные, неимоверно уставшие. При этом все понимали, что ежели получится выстоять сегодня, то, почитай, полдела сделано.

Понимал это и враг.

* * *

Чаннакале

21 октября 1762 года. 17:30

Чорбаджи [полковник] турецкой армии Малик Карадениз отказывался ранее называть уже русскую крепость Павлополем. Нет, — это Чаннакале и останется таковой, пока небо не обрушится на землю! Преисполненный жаждой мести, верой в Аллаха, и его помощь в священном деле восстановления Османской империи, Крадениз упорно вел свою орту-полк на кровавые штурмы Чаннакале. Пусть от полка оставалось уже чуть более батальона, неважно.

Малик Карадениз был образованным человеком, знал французский, изучал европейские тактики ведения войны, его полк был наиболее оснащенным. Англичане даже выдали офицерам револьверы. Но беззаветная вера в свою правду не помогала чорбаджи прорвать русскую оборону. Были взяты лишь три флеша, чуть далее выдвинутые относительно русской оборонительной линии. И это уже был успех, который привел к тому, что командование, скорее ненавистные англичане, решили переподчинить иные полки Малику Караденизу, которые так же численно были не более чем батальонами. Много, очень много правоверных сложили свои головы на холмах и поле у крепости… русской крепости… пока.

Такие укрепления, с которыми столкнулся полк Малика, не применялись не одной армией мира, по крайней мере, Крадениз, прочитавший немало книг, прошедший военное обучение во Франции, не знал о таких новшествах. Да и кто мог себе позволить в экономическом плане сделать заграждение из колючей проволоки на километры вокруг крепости. Только телами солдат и получилось преодолеть эти заграждения, причем под сверхплотным русским огнем.

—…и пусть мы погибнем! Но за веру свою, во славу Аллаха, а там, — Чорбаджи Карадениз воздел руку с вытянутым указательным пальцем к небу. — Вас ждут девственницы и много еды. Так умрите с честью! Аллах Акбар!

Малик кричал выстроившимся воинам, воодушевляя их на решительный бой.