Летние истории - Миэко Каваками

присев напротив нее, и снова достала платок, чтобы промокнуть им виски и шею.

— Ого, не думала, что у вас есть приятельницы! — подколола меня Сэнгава и сама рассмеялась собственной шутке. — Как же давно мы с вами не виделись, Нацуко… В последний раз это, кажется, было еще до жары.

Рёко Сэнгава — редактор крупного издательства. Мы познакомились с ней два года назад и с тех пор иногда встречались вот так в кафе, чтобы поговорить о романе, который я сейчас пишу. Сэнгава на десять лет старше меня, ей сорок восемь. Сначала она занималась журналами, потом — детскими книгами, а четыре года назад ее перевели в отдел художественной литературы. Имена авторов, которых она курировала, были знакомы даже мне, хотя я плохо разбираюсь в современной литературе, а некоторые из книг, изданных под ее руководством, были удостоены крупных литературных премий. Стриглась Сэнгава коротко — так что волосы даже не прикрывали уши, а когда улыбалась, по всему лицу проступали мелкие морщинки, вызывавшие у меня необъяснимую симпатию. Сэнгава была не замужем и жила одна в своей квартире в районе Комадзава.

— Пишу, пишу, а конца все не видно… — завела я зачем-то разговор о романе, хотя меня о нем еще не спросили, и осушила стакан воды, поставленный на столик официанткой.

Сэнгава улыбнулась одними глазами и развернула ко мне меню, предлагая выбрать напиток. Я остановилась на чае со льдом, и моя собеседница заказала себе то же самое.

Мне было двадцать, когда я приехала в Токио, чтобы стать писателем. И только тринадцать лет спустя, когда мне было тридцать три, я наконец заняла призовое место на маленьком конкурсе, организованном таким же маленьким издательством. Это стало моим писательским дебютом. Впрочем, в итоге мое произведение даже не выпустили, что уж там говорить о популярности. Ко мне приставили редактора, и где-то два года я писала, отправляла ему, потом снова переписывала… Непростое было время.

Я старалась вкладывать душу в любую работу, будь то наброски для будущей книги или эссе для местного журнала, и мне даже казалось, что у меня получается неплохо. Но редактору откровенно не нравилось ни то, что я пишу, ни мой к этому подход.

Его любимые тезисы были: «непонятно, для какой аудитории ты пишешь», «в жизни так не поступают» и «ты понятия не имеешь, что такое настоящие проблемы». В таком ключе проходила каждая наша встреча. Сначала я принимала всерьез все его замечания — редактор плохого не посоветует, — но со временем стало понятно: это все ерунда. Особенно утомляла необходимость выслушивать его долгие обвинительные речи, никак не связанные с тем, что я пишу. Я перестала показывать ему свои тексты, начала игнорировать его письма, и мы постепенно перестали общаться. Последний наш разговор был телефонным: редактор вдруг позвонил мне поздно вечером и начал заплетающимся языком вещать о своей любви к литературе. Когда эта тема была исчерпана, он принялся за другую.

— Раз уж позвонил, скажу начистоту все, что я о тебе думаю, — заявил он. — У тебя нет одной очень важной вещи, которая необходима любому писателю. Тебе не хватает хороших, правильных амбиций. Поэтому ты не сможешь написать ни одного настоящего произведения и, уж конечно, не станешь настоящим писателем. Раньше я тебе об этом не говорил, но теперь скажу. У тебя просто не получится. Никогда. И вообще, ты в курсе, сколько тебе лет? Думаешь, для писательской карьеры возраст не принципиален? Может, и не принципиален, но значение все же имеет. Если к тридцати пяти или, там, к сорока человек не написал ничего достойного, есть ли у него шанс вдруг взять и выдать шедевр? Не думаю. По крайней мере, в твоем случае — точно нет. Мы, профессионалы, безошибочно определяем такие вещи, так и знай. Можешь считать это пророчеством!

В ту ночь я так и не смогла заснуть, и еще неделю все валилось у меня из рук — в голове постоянно крутились его слова. После стольких лет у меня наконец-то получилось сделать шажок к заветной цели, и тут — такой приговор… Я была на грани отчаяния.

Несколько месяцев я провела будто в прострации. Почти не выходила из дома, только на подработку, ни с кем не встречалась. Но однажды, в очередной раз повторяя про себя уничижительную речь редактора, я вдруг почувствовала, как во мне закипает злость. Я прямо услышала, как она клокочет внутри, как подступает к горлу.

«Да он попросту сдурел», — подумала я. Я лежала на кресле-мешке, уткнувшись в него лицом, но эта мысль заставила меня вскочить на ноги. Я почувствовала, как мои глаза наливаются кровью и вот-вот выскочат из орбит и укатятся. «Этот тип, — произнесла я вслух, — он же рехнулся!» И снова уткнулась в кресло-мешок и заорала так громко, как только могла. Звуки мелко дрожали, вибрировали возле моего рта, впитываясь в поверхность кресла. Набрав в легкие воздуха, я закричала снова, потом еще несколько раз — а потом тело обмякло, и я застыла в неподвижности.

Наверное, я пролежала так довольно долго. Наконец почувствовав в себе силы встать, пошла на кухню, налила себе ячменного чая и выпила разом целый стакан. После этого я вернулась в комнату и, глубоко дыша, принялась разглядывать книжные полки, стол, подушки. Все вокруг будто обрело цвета. Я вспомнила, как редактор к месту и не к месту употреблял слово «настоящее». Когда я говорила: «Не понимаю, что вы имеете в виду», он притворно вздыхал: «Ну что ж, тогда придется объяснить!» — а сам светился от радости. Бред, все эти встречи и разговоры — полный бред. И на это я тратила свое время? Пустой стакан громко звякнул о столик, и я вдруг отчетливо поняла: мне наплевать. Я решила выбросить из головы этого надутого индюка, забыть сам факт его существования.

Время шло, и через год удача наконец повернулась ко мне лицом.

Мой первый сборник рассказов получил поддержку на одном телевизионном шоу, где его наперебой расхваливали знаменитости. В результате он стал бестселлером: было продано больше шестидесяти тысяч экземпляров.

«Описание загробного мира поражает воображение!» — заявил известный литературный критик. «Я вспомнила своих близких, которых уже нет, и не смогла сдержать слез…» — подхватила молодая певица и в самом деле прослезилась. Еще кто-то сказал, что это грустная книга, но она тем не менее вселяет в читателя надежду.

Помимо первого моего рассказа, получившего премию, туда вошли и многие другие. Я их основательно переработала, так что теперь все они оказались связаны общей темой.