Имидж старой девы - Елена Арсеньева

Так, громко смеясь, они довольно долго брели по пустым улочкаммаленького пригородного поселка, ориентируясь на гул многоголосого шоссе, и вотнаконец впереди показалось оно само. Здесь девчонки разом подняли руки, и непрошло и десяти минут, как обе оказались при деле. Уже смеркалось, дневныезаботы отходили на задний план, темнота несла с собой мужские желания,удовлетворять которые что Лариска, что Алка умели как надо. И без разницы,трезвые они в это время или в дымину пьяные. Профессионализм или есть, или егонет. Но если он есть, его не пропьешь!

Некогда взяться за дневник. Мадам болеет, капризничает,нервничает, не находит себе места. Все не по ней! Я то готовлю ей чаи, тоставлю компрессы – обостряется мигрень, то читаю в газетах последние новости,стараясь выбирать те, где речь не идет о войне, но все пропитано только войной,более того – предчувствием неминуемого поражения! Хотя проблески надеждыпоначалу мелькали на нашем унылом горизонте и чудилось, вот-вот разгоритсязарево новой победы. Двадцать седьмого января император был в Шалоне, выбилврага из Сен-Дизье, двадцать девятого наткнулся на патруль свирепых казаков, носчастливо избежал смерти, тридцатого отбивал атаки под Бриеном… Февраль тожепрошел под знаком победы. Объединенные силы союзников превосходили нашу армию вдесять раз, однако император одержал верх под Монмирайлем, Шампобером,Шато-Тьери и Бошаном. Однако сегодня из Италии пришел слух об измене Мюрата.Оказывается, еще одиннадцатого января неаполитанский король вступил в переговорыс австрийцами и подписал договор: в обмен на то, что за ним сохраняется титул,он позволяет английскому флоту войти в Неаполитанский залив, а свои войскаобращает против принца Евгения! Евгения Богарнэ…

Ах, как будто мало Мадам той тревоги, которую она испытываетза императора! Теперь к этому прибавилась неизбывная тревога за сына. О,конечно, принц Евгений всегда участвовал в военных действиях, однако онсражался против явного, известного врага. А теперь в стан врага перешел один изближайших друзей и соратников – Иоахим Мюрат! Муж сестры императора Каролины!

Мадам не сомневается, что именно «эта стерва» (она ненавидитчто Каролину, что Полину Бонапарт, которые некогда очень старательно вбиваликлинья между государем и его ветреной супругой!) подстрекала слабовольногоМюрата и подтолкнула его к измене!

Конечно, это не добавило Мадам ни хорошего расположениядуха, ни здоровья…

Почти все дни проводит она в Мальмезоне, хотя это – всеголишь летняя резиденция. Ах, в прошлые годы мы жили большую часть времени водворце на Елисейских Полях – в зимней резиденции, охотились в Наваррском замке,разъезжали по всей стране… Охрана, эскорт, кареты с гербами, балы,костюмированные праздники, концерты, пикники – все радости жизни, которые можетпридумать прихотливое воображение Мадам и купить на те три миллиона годового дохода,что ей выделены императором… Да, она тосковала по нему, но умела находитьудовольствие даже и в одинокой жизни.

А теперь… теперь мы безвылазно сидим в Мальмезоне. Она илилежит в постели, или на канапе в маленьком кабинете, который по ее рисункам былсделан Верноном. Здесь она слушает охи и вздохи бедного влюбленного Моршана.Этот долговязый красавец наделен чудным голосом, несколько, быть может,хрипловатым, но это придает особую выразительность его словам и романсам,которые он распевает, глядя в томные черные глаза Мадам. А ей он с егобелокурыми волосами и сияющими голубыми глазами напоминает Ипполита Шарля –возлюбленного, из-за которого она перенесла столько бед. Я отлично помню тописьмо, которое некогда писала ему под диктовку Мадам, истомленной тоской: «Да,мой Ипполит, я их всех ненавижу. К тебе одному обращена моя нежность, моялюбовь… Да, мой Ипполит, моя жизнь – это постоянные терзания. Только ты можешьвозродить меня к счастью. Скажи мне, что любишь меня, любишь меня одну!.. Довстречи, я шлю тебе тысячу нежных поцелуев – я вся твоя, вся твоя!»

О Мон Дье, никогда не считала себя слишком чувствительной,скорее наоборот, но эти нежные слова запали мне в душу. С тех пор немало писемя написала под диктовку Мадам, однако эти письма помню с необычайной ясностью.Наверное, слова забылись бы, но нейдет из памяти образ безумно влюбленной,страстной женщины, у которой рвется сердце, рвется душа из-за того, чтопринадлежит она одному, а тянется, всем существом своим рвется к другому!

С другой стороны, я прекрасно понимала, что связь сИпполитом ни к чему хорошему не приведет. Жозефина потеряла бы куда больше, чемприобрела. Кроме того, Баррас [10] и Талейран не хотели, не могли терятьвозможности управлять «маленьким капралом» с помощью «сладкой и несравненнойЖозефины», как называл ее Наполеон. Ее роман с Ипполитом Шарлем был бынастоящим бедствием для Франции, именно поэтому я без колебаний исполнила свойдолг и сделала копию этого письма для князя Беневентского. Наш изысканныйдипломат, прославленный во всей Европе, не брезговал и мелким шантажом: не разпотом Жозефина с возмущением жаловалась мне, что он грозил передать это письмоПервому консулу (затем – императору!), если Жозефина, которая была не толькопылкой любовницей, но и советчицей своего супруга, станет противопоставлятьвлиянию Талейрана свое. О господи, она так негодовала против Ипполита,убежденная, что Талейран завладел копией письма по небрежности или прямомупредательству ее любовника! А виновата во всем была я, но Жозефине и в головуне приходило заподозрить меня! Напротив, она считала меня своей лучшейподругой. Ведь именно мне она была обязана примирением с Наполеоном – а делотогда, после его возвращения из Египта, уже почти дошло до развода!

О, заканчиваю. Госпожа зовет меня. Голос жалобный – должнобыть, опять разыгралась мигрень!