Кошмарная практика для кошмарной ведьмы - Анна Замосковная

Жаждая немедленно воссоединиться с украшениями, я побежала и налетела на столешницу. Коробка! Я притянула её, мир снова качнулся, и… нет, кажется, вся коробка для меня сейчас тяжеловата. Сорвав крышку, я запустила руки в бархатные мешочки, захватила несколько горстей и, прижав к груди, отступила. Бархатные кульки выскальзывали, звонко шмякались на пол.

– И вы меня не хотите! – Я занесла ногу злобно их топтать, но одумалась. Ещё порезаться не хватало. – Я вам покажу, кто… в доме хозяйка.

Опустившись на колени, я шарила по качавшемуся полу. Шарила. Вдруг в сумраке передо мной показались тёмные бархатные холмики. Они напоминали парализованных ужасом мышей, дрожали.

Кто-то принёс свет!

Лязгнула опущенная на пол лампа. Тени стали очень длинными, смешными.

Огромная тень надвигалась. Зашуршала ткань.

«О, Саги принёс полотенце, какой заботливый», – улыбнулась я.

– Мия, – дыхание защекотало поясницу, что-то влажное и упругое заскользило вдоль позвоночника, и, пока разбегались мурашки, я с трудом сообразила – это язык.

Э-э… а зачем Саги меня лизал?

Горячие пальцы отвели с моей шеи волосы, и Саги прикусил её основание. Крепкое нагое тело накрыло меня, дыхание защекотало ухо, ладонь властно огладила грудь с мгновенно затвердевшим соском.

Широко раскрыв глаза, я не двигалась. Жар возбуждения, смешанный с токами магии, выжигал кожу, ощутимо струился вдоль позвоночника, скапливаясь внизу живота и между ног.

С груди ладонь скользнула на бок, по ягодице и на внутреннюю сторону бедра. Кожа там была чувствительна до дрожи – и я задрожала, а ладонь скользила вверх-вниз, подталкивая, раздвигая ноги.

Я открыла рот, но только сбивчиво дышала внезапно загустевшим воздухом, и глаза закрывались, растворяя меня во тьме и ощущениях.

Между ног стало совсем жарко и влажно, прикосновение ударило волной дрожи, и я качнулась навстречу. Пальцы скользили по влажному, раздвигая, дразняще надавливая, во рту пересохло. «Нельзя…» – горло сдавил томительно-приятный спазм, и я крепче зажмурилась, царапала пол, но чувствовала лишь немного щекотные поглаживания между ног.

Пальцы нащупали выпуклость в соединении складок, надавили, разряд острого удовольствия разлетелся по нервам, выбивая из лёгких воздух, – слишком похоже на крик. Саги вновь поглаживал очень мягко, почти невесомо, спина сама прогнулась, и я потянулась за отодвигавшимися мокрыми пальцами. Вместо них упёрлось что-то твёрдое, тёплое, округлое.

Чего?..

Сильные ноги вклинились между моих коленей, я стиснула их, и от безумно чувствительных внутренних сторон бёдер побежала дрожь, я закусила губу, воздух шумно вырывался.

«Нет, надо сказать нет», – я не могла шевельнуться. Саги гладил по спине горячими руками, и от них расходился жар, от одного этого хотелось стонать. Ладони скользнули на бёдра, стиснули, и… не знаю, что это было, как, но я рефлекторно качнулась навстречу. Саги опустил руку, вмиг раздвинул влажные, набухшие от притока горячей крови складки, толкнулся, на пол-удара сердца задержался, вдавливаясь, преодолевая сопротивление, и слабая, как и обещал доктор, «глазом моргнуть не успеешь», преграда пала, пропуская горячий твёрдый член внутрь.

Волна мурашек окатила меня, от ощущения наполненности по внутренностям растекался жар… Это же катастрофа! Бёдра снова своевольно качнулись навстречу, и движение внутрь продолжилось – бесконечное и бесконечно приятное проникновение, я выгибалась, щёки горели, наворачивались слёзы.

– Мм, – я закусила губу.

Сердце бешено колотилось. Мышцы норовили дёрнуться, насадить меня на горячий, изумительно твёрдый член. Я уже сомневалась, что вялые отростки между ног мужчин вообще могут стать большими и крепкими, а тут… гвозди заколачивать можно!

Склонившись, Саги прижался к моей спине – какой же он весь твёрдый и горячий – и давление члена изменило направление. Меня тряхнуло разрядом удовольствия. Мысли исчезли за яркими непривычными ощущениями. Саги толкнулся глубже, и это подняло волну сладкого спазма, она покатилась к груди, выталкивая стон.

Я сдержалась, вдыхая на откате, но Саги снова двинулся внутрь, и снова мышцы горячей волной сокращались, заставляя шумно выдохнуть. С каждым толчком движение становилось увереннее, размереннее и оборачивалось волнами безумно приятных ощущений, исходивших от низа живота, мурашками бежавших до макушки.

Шестая или седьмая волна заставила меня закричать и от крика усилилась, Саги прикусил кожу у основания шеи. Меня захлестнуло возбуждение, я, стискивая бёдрами его ноги, закричала громче. Поцеловав в шею, Саги снова укусил и толкнулся резче, и я задвигалась в такт, сгорая от стыда и удовольствия.

Кожа пылала, даже трение ладоней и коленей о пол доставляло удовольствие. Скольжение груди по моей спине, поцелуи и укусы в напрягавшуюся при каждом стоне-крике шею – весь мир вертелся вокруг сладострастных ощущений, налетавших друг на друга, удлинявшихся, учащавшихся, как толчки, как тяжёлое дыхание на ухо, как обхватившая меня за плечи сильная-сильная рука, тянущая к себе крепко-крепко. Всё чаще и резче, сотрясая меня, распирая изнутри. Каждый толчок становился маленьким ослепительным взрывом, их волны слились в одну ослепляющую и одуряющую бурю. Я вскрикнула, с нереальной остротой вдруг снова окунувшись в ощущения. Запрокидываясь назад, Саги весь содрогнулся, запульсировал внутри меня, заливая семенем. Горячая пульсация стихала, внутри становилось свободнее… а в мыслях яснее.

Я тяжело дышала и дрожала. Саги тоже дрожал, прижимался губами к моей шее, и по влажной горячей коже расползались мурашки.

Инициировалась. С гомункулом.

Так хотелось его убить. Просто взять и убить.

– Я понимаю, что повторять бессмысленно, но всё же повторю: я не знал, что ты ещё девственница.

Мокрые после купания, закутанные в простыни, мы сидели на кухне. Между нами дрожало пламя истекавшей воском свечи, один из белёсых потоков исчезал под тарелкой с последним недоеденным куском яблочного пирога. Дико хотелось разбить о светлую голову Саги кувшин с молоком и посмотреть, как белые потоки хлынут по удивлённо вытянутому лицу.