Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

воображение любого нормального человека. Но достаточно было несколько дней последить за поездами, прибывающими в лагерь, чтобы понять, что не все прибывшие попадают в бараки. В воображении можно сомневаться – в математике нельзя. Похоже, что никому действительно не было дела.

Ана со вздохом подняла ведро и побрела к блоку 24. Очередной роженице требовалась ее помощь. В Биркенау Ана приняла около двух тысяч родов и не потеряла при этом ни одной матери или младенца. Прикрыв глаза, Ана вспомнила день выпуска из акушерского училища. После торжественной церемонии она пришла в варшавский собор Святого Флориана и вошла в часовню Девы Марии. И там она поклялась Богоматери, что бросит работу, если потеряет хоть одного младенца. Когда она рассказала об этом Бартеку, тот нахмурился и сказал, что это невозможная цель. Такая решимость приведет лишь к большим страданиям. Но обет был дан – Ана могла гордиться, что за долгие годы у нее так и не появилось повода сдержать слово.

Шаг, другой – теперь от нее требовалось лишь донести воду, принять ребенка и успокоить мать, сын или дочь которой лишатся драгоценной жизни, которую она дала им с таким трудом. Евреи погибали от руки Клары, неевреи умирали дольше, но болезненнее – их убивал голод. Если Бог требует от нее именно этого, она исполнит его волю.

Но почему нет известий от Бартека?

Где он? Где ее мальчики? Вернутся ли они, если союзники все же поймут, что здесь происходит, и освободят их? Очередной поезд остановился всего в пятидесяти метрах от Аны. Двери со скрипом открылись, и напуганные, ничего не понимающие люди стали выбираться на платформу. Ана увидела, как перед ними расхаживает доктор Менгеле. Несчастные. Менгеле был единственным доктором, производящим отбор, и эта работа ему явно нравилась – так ученому нравится рассматривать микробов под микроскопом. До Аны доходили жуткие слухи о лаборатории Менгеле в цыганском лагере, об экспериментах на женщинах и детях, об одержимости доктора близнецами. Буквально вчера она видела несчастную еврейку, родившую двух близнецов. Она спрятала одного ребенка на случай, если ими заинтересуется Менгеле. Второй ребенок быстро умер, но хотя бы не под скальпелем.

Ана спохватилась – не следует думать о повседневных трагедиях, иначе можно окончательно потерять остатки рассудка. Она поспешила к блоку 24, но тут что-то привлекло ее внимание, и она снова остановилась. На сей раз дыхание у нее перехватило не от усталости, а от страха. Или от радости?

К воротам, неся над головой большую фаянсовую раковину, шел человек, за которым следовал высокий эсэсовец. Он жестко подгонял заключенного, но что-то в его поведении привлекло внимание Аны, и она всмотрелась внимательнее. Это точно Мала! Она была в мешковатой одежде, она сгибалась под весом раковины. Но, если присмотреться, можно было заметить изгиб ее бедер. Кроме того, эсэсовец не просто подгонял, а поддерживал ее. Неужели это Эдек?

Ана замерла и стала следить за происходящим, затаив дыхание. Пара приблизилась к воротам периметра. Эдек, как и Мала, свободно говорил по-немецки, но вдруг его выдаст акцент? Вдруг охранник на воротах потребует показать лицо заключенного? Ана представляла, как сейчас бьются сердца ее друзей под украденной одеждой. Она даже наклонилась вперед, чтобы лучше видеть. В воротах появился охранник.

Эсэсовцы отсалютовали друг другу. Эдек казался очень уверенным. Потом они что-то сказали друг другу. Эдек снова ухватил Малу за локоть и слегка наклонился к другому эсэсовцу. Они явно говорили о несчастном узнике. Ана почувствовала, что не дышит, и заставила себя глотнуть воздуха. Тут охранник на воротах махнул, Эдек отсалютовал и погнал Малу вперед. Они вышли из лагеря. Ана знала, что под лагерной формой у Малы красивое платье, которое Наоми «организовала» из Канады. Когда они отойдут достаточно далеко, Мала из заключенного с фаянсовой раковиной превратится в элегантную подружку эсэсовца. Она возьмет Эдека под руку, и они пойдут, как обычная счастливая пара, пока не окажутся достаточно далеко.

– Иди же, Мала, – шептала Ана. – Иди! Уходи подальше! Приведи помощь!

Наверное, Бог услышал ее. Мала уходила все дальше и дальше, и вот уже Ана перестала видеть белую раковину над ее головой. Ана схватила ведро и, словно ощутив неожиданный прилив сил, зашагала к бараку, не обращая внимания на солнце, на дрожь в коленях и боль в плечах. Она не думала даже о роженице, ожидавшей ее возвращения. Ана вбежала в блок 24, огляделась, нет ли рядом Клары, которая в последнее время все чаще просто валялась в постели, и кинулась к первой же женщине.

– Мала сбежала, – шепнула она.

Женщина изумленно посмотрела на нее, повернулась к соседке, та к своей, и вот по всему лагерю, как летний ветерок, уже побежал слух. Новости передавали из одного барака в другой. Мала сбежала, и у заключенных появилась тень надежды. Подавая воду своей пациентке, Ана думала, что это неважно, что Бартек больше не сможет передавать ей посылки, – ведь она сама через несколько недель отправится в Варшаву и найдет его.

– Давай, дорогая, – твердила она роженице. – Пусть малыш появится на свет. Может, это станет началом чего-то чудесного для всех нас.

Через три дня эсэсовцы вернули Малу и Эдека в Биркенау в кандалах. Ана видела, как их провели мимо блока 24. Они были все в крови. Ана почувствовала такую острую боль, словно это ее саму жестоко избили эсэсовцы. Она думала, что Мала на свободе, что ей удалось выбраться из Польши и найти тех, кто ее выслушает. Она думала, что Мала расскажет важным людям о чудовищных ужасах Аушвица-Биркенау и все бросятся их спасать. Как наивна она была! Какая невероятно глупая, невыносимая наивность!

Это действительно было невыносимо. Ане хотелось броситься на безжалостных нацистов. Она вбежала в барак и принялась биться головой о деревянную стену грязного, переполненного, варварского «акушерского отделения». Она слышала, как ее зовут, чувствовала, как гладят по плечам, но продолжала биться о стену снова и снова, пока не рухнула на пол. Наступившая темнота принесла облегчение. И в полусознании она слышала только нежный голос Эстер.

– Тихо, тихо, Ана. Я с тобой. Я позабочусь о тебе.

Те же самые слова Эстер постоянно твердила Пиппе в те пять коротких дней, что провела с дочерью. И это была ложь. Да, ложь белая, ложь во благо, но все же ложь. В Биркенау – и за его пределами – никто не мог ни о ком позаботиться.

Глава двадцать пятая. 5 августа 1944 года

ЭСТЕР

Протирая окна грязной тряпкой, Эстер думала, что Пиппе сегодня семь месяцев и одиннадцать дней. В эту драную тряпку завернули младенца, но тот умер час назад, и тряпка все еще была влажной от материнских слез. Но хоть окно ей протереть можно было. Утром, отправляясь в Канаду, Наоми приказала Эстер «впустить свет в этот чертов блок». Хотя ни Эстер, ни Ану сумрак не смущал, они подчинились. Так было лучше всего.

Думать самостоятельно стало невыносимо тяжело. Мозг Эстер был затуманен голодом, одиночеством и горем. Семья ее была далеко, ей стало трудно вспоминать любимые лица матери, отца и даже веселой сестры. Единственное, что она отчетливо видела в этом тумане, – это глазки ее маленькой девочки, широко