Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

толпу женщин, переминавшихся с ноги на ногу и переговаривавшихся все громче и громче. Эсэсовцы явно нервничали, и Ана неожиданно поняла, что они боятся бунта. Но будет ли бунт? Смогут ли они? Она огляделась вокруг. Здесь собралось около тысячи узников и всего сто охранников. Сколько пуль в каждом автомате? Скольким из них придется умереть, чтобы остальные вырвались?

Похоже, о том же подумала и Мандель. Она вытащила пистолет, с холодной точностью выстрелила Мале между глаз и пошла прочь. Тело Малы обмякло, пуля вошла в доски буквально в сантиметре от руки Аны. Она замерла. Эта пуля могла убить ее, могла положить конец ее жизни. Неожиданно для себя Ана поняла, поняла с холодной определенностью зимнего дня в Биркенау, что не хочет умирать. Наклонившись, она поцеловала Малу в лоб, в то самое место, где вошла пуля. Потом она отпустила ее и пошла назад. Ноги ее подкашивались, ей было трудно стоять, но Эстер поддержала ее под руку. Они вместе спустились по ступенькам и вернулись в безопасную толпу заключенных. Все молчали, момент бунта был упущен. Эсэсовцы принялись загонять их в бараки. Они больше не видели обнаженного, покрытого собственной кровью тела Малы, распростертого под виселицей, которая должна была с нацистской эффективностью лишить ее жизни.

Мария Мандель кипела от ярости. Сегодня Мала уязвила германскую гордость и сумела вернуть эту гордость заключенным, все еще остающимся в Биркенау. Ана подняла глаза к небу и взмолилась, чтобы Бог прижал этого ангела к своей груди – ведь Мала дала Ане надежду. Хотя смерть Малы стала для всех тяжелым ударом, она не умерла в нацистской петле.

– Идемте, – сказала она заключенным, направлявшимся в блок 24. – У нас будут рождаться дети, и они доживут до освобождения Биркенау.

Она была настоящей акушеркой и собиралась заниматься своим делом до того самого дня, когда их, наконец, освободят.

Глава двадцать седьмая. 7 октября 1944 года

ЭСТЕР

– Тужься, Наоми! Ну же, девочка, тужься!

Эстер командовала шепотом, стараясь не привлечь внимания Клары. Роды у Наоми протекали так стремительно, что Ана чуть было не упустила момент. Она пошла за водой, и тут ситуация достигла апогея. Эстер пришлось прибежать из отделения Янины и принять командование на себя. Никогда еще она не чувствовала такого облегчения, как в тот момент, когда увидела, что в блок 24 входит Ана.

– Господи боже! – ахнула Ана с неким подобием улыбки. – Да ты торопыга, Наоми! Ну что, выпустим малыша?

– Шшшш, – Эстер предостерегающе указала на дверь.

Клара была на улице, пытаясь завязать разговор с Ирмой Грезе, которую недавно повысили до чина рапортфюрерин. Она тоже не ожидала, что Наоми родит так быстро. Какое-то время им удастся скрывать появление ребенка. Эстер судорожно оглядывала барак, где не было ничего, кроме деревянных нар, тонких матрасов и рваных одеял. Ни ящиков, ни шкафов, ни тумбочек, ни корзин с грязным бельем – да откуда им взяться, если у обитателей барака вообще ничего нет? И все же…

Под нижними нарами можно спрятаться, если проявить должную осторожность. И женщины были готовы помогать. Каждый день приходили новые слухи о победах союзников. В небе над Германией царила паника. Поезда все еще прибывали каждый день, но теперь охранники почти всех гнали в газовые камеры. Вид у них был вороватый, словно они понимали, что занимаются величайшим преступлением против человечности.

В эти дни все заключенные Биркенау постоянно смотрели на небо и ограду в надежде, что наступающие войска вот-вот их спасут. Сирены воздушной тревоги выли часто. Они видели, как над лагерем пролетают самолеты. Бомбовые люки они не открывали, но это могло произойти в любой момент. Крематории приостановили свою работу – теперь в подземных камерах при звуках воздушной тревоги прятались эсэсовцы. Когда к воротам подъезжали грузовики, все смотрели на них с надеждой – а вдруг это томми или джи-ай? Вдруг они вот сейчас ворвутся в лагерь со своими пулеметами и банками с тушенкой? Этого не происходило – но могло произойти.

– Тужься, Наоми, уже почти все.

Ребенок Наоми действительно появился очень быстро. Когда молодая женщина склонилась над печью и издала последний напряженный стон, Ана радостно вскрикнула, а затем раздался детский плач. Наоми просияла и обернулась, чтобы взять ребенка на руки.

– Не спеши, – засмеялась Ана. – Я еще не перерезала пуповину.

Наоми тоже засмеялась, но Эстер слышала лишь громкий плач новорожденного, и звук этот был для нее мучителен. Она вспомнила, как сама стояла над печью, выталкивая Пиппу из своей утробы. Она снова ощутила на руках тельце дочери, маленькое и красное, и вскрикнула от ужаса перед миром, в котором оказалась. И кто бы мог ее упрекнуть?

Голова Эстер закружилась, и ей пришлось судорожно опереться на печь. Она опустилась на пол, но руки ее автоматически баюкали пустоту, где когда-то была ее дочь. Эстер не сумела сдержать слезы.

– Эстер? – позвала Наоми, глядя на подругу и не отпуская похныкивающего сына.

Эстер судорожно заморгала.

– Это слезы счастья, Наоми.

Но Наоми было не обмануть, и она склонилась к подруге.

– Вот! Подержи его!

Эстер замотала головой.

– Нет. Он твой. Держи его, сколько сможешь. Ты должна использовать каждую крохотную и стремительно уходящую минутку, пока он еще здесь, с тобой.

Она со страхом выглянула из двери, но Клары не было. Она видела, как Грезе расхаживает вдоль ограды, терзая что-то чинивших мужчин. Позади Грезе она разглядела фигуру, напоминавшую их капо. Сердце Эстер разрывалось. Она смотрела, как любимая подруга держит на руках сына, и ей невыносимо было думать, что и его тоже отдадут неизвестным людям. Биркенау был адом, но это был их ад. Нужно было что-то придумать.

– Как ты его назовешь, Наоми? – спросила Ана.

– Исаак, – мгновенно ответила Наоми. – В честь отца. Когда мы встретимся, ему это понравится.

Когда. Даже проведя в Биркенау почти два года, Наоми не утратила своего оптимизма, яркого, как губная помада. Эстер восхищалась ею, но знала, что оптимизм нужно поддерживать. Она не сумела сохранить собственного ребенка прошлой зимой, но ситуация изменилась. Союзники наступают, а немцы напуганы. Страх за собственную жизнь делал их менее внимательными, и дисциплина в Биркенау пошатнулась. Ради спасения Исаака они должны найти способ спрятать его.

Грезе надоело развлекаться с заключенными, и она пошла прочь. Клара вот-вот вернется в блок 24. Стоит ей увидеть Исаака, и он тут же окажется в ее списке. Волосы у ребенка были русыми, но это не имело значения. Если слухи верны, вермахт терпит поражение и на Восточном, и на Западном фронтах. Офицеры «Лебенсборн» захотят заполучить любую юную плоть во имя воображаемого будущего рейха.

Эстер собралась и побежала к дверям. Клара, потеряв внимание Грезе, уже направлялась к бараку. Уберечь от нее ребенка Наоми – вот лучшая месть, какую только можно придумать.

– Мы должны его спрятать! – воскликнула она, возвращаясь в барак, но могучая фигура Клары уже маячила в дверях, а Наоми сидела на печи, посреди барака. Эстер заслонила ее собой, но в этот момент раздался мощный взрыв. Стены ветхого деревянного барака содрогнулись. Клара мгновенно выбежала, пытаясь спасти собственную шкуру, если вдруг барак рухнет.

– Что это?! – ахнула Ана.

Янина