Пьяная боль - Тата Кит

— Не подведи, мам, — произнесла я осипшим от слез голосом, позволив себе впервые за долгие годы обнять единственного родного человека. — Только не подведи.

Монотонный писк медицинского оборудования давит на нерв.

Курить хочется до зуда зубов.

Врачи, наконец-то, разрешили сидеть, правда, на одной ягодице, но это уже гораздо лучше, чем лежать целыми днями задом кверху.

Напротив меня в постели своей палаты лежит Арчи — человек, ради которого я, не задумываясь, рискну своей жизнью снова.

То же самое он делал и сделает для меня.

Несколько дней назад он пришел в себя и первое слово, которое он сказал, было «Даша». Девушка, имя которой он помнил и шептал, находясь на краю смерти. Но она скрылась и мой отец сделал все от него зависящее, чтобы ее было невозможно найти, если не знать ее нового имени.

Я не знаю.

Отец отказался мне рассказывать, чтобы Арчи затем не смог вытянуть эту информацию из меня.

Та девчонка заслужила счастье и свободу. После всего того дерьма, что она глотнула, находясь в стенах особняка Арчи из-за своего братца, она просто обязана бежать от этого черного мира без оглядки.

Арчи принял эту новость с привычно каменным лицом. Из него, в принципе, очень трудно вытянуть какие-либо эмоции и откровения. Даже под виски не всегда выходит. Но та девчонка могла вывести его на любую эмоцию одним только своим присутствием и так же быстро закрывать его, если он где-то переходил черту.

В очередной раз смотрю на экран своего телефона, ожидая… А хрен знает, чего я жду.

Что Полина мне позвонит? С чего бы это? После того, что я ей сказал?

Идиота кусок…

Я знал, что в тот раз в душе порвался гондон, но не стал ей ничего говорить. Думал, пронесет.

Но нет.

Она оказалась беременна, а я долбоебом.

Долбоебом, который испугался и не смог в нужный момент подобрать нужные слова.

Еще в ту ночь, когда получил ранения и вытаскивал друга с того света, я понял, что совершил ошибку, нарушив собственный принцип — не заводить серьёзных отношений. Ни с кем. Без исключений. В любой день меня могут убить. В любой день я мог сделать Полине гораздо больнее своей внезапной смертью, нежели теми словами, что сказал ей в тот вечер, когда она ушла от меня последний раз.

Но то, что сделано, то сделано. То, что кончил, обратно не втянешь.

Мне нужна была ее ненависть и я ее получил. Пусть ненавидит. Пусть ненавидит меня и все, что со мной связано. Если бы я ей просто предложил сделать аборт, то она бы меня, конечно, возненавидела, но от ребенка, скорее всего, не избавилась. Полли слишком принципиальная, слишком упёртая и, зная это обстоятельство, точно уверен, что ребенка она сохранила бы, мотивируя это тем, что мелкий не виноват в том, что его отец мудак.

А так… Она сейчас, наверняка, ненавидит меня и ненавидит ребенка от меня.

Ей нужно от него избавиться. В двадцать лет такая обуза — это не то, о чем может мечтать каждая девчонка.

И не от такого как я.

Что я ей могу дать? Статус вдовы?

Нахрена я, вообще, во все это полез? Захотелось стать нужным кому-то кроме себя самого? И что теперь? Кому я нужен?

Никому. Ни ей, ни себе…

Дерьмо в проруби.

Опираюсь локтями о колени и устало тру лицо ладонями. Борода наросла такая, что уже стала длиннее волос на башке. Приводить себя в порядок нет никакого желания. А надо. Пока Арчи на больничной койке, основная масса его дел переходи мне. Встречи при галстуках с постоянным сдерживаемым желанием придушить ими кого-нибудь.

На то, чтобы расслабиться времени нет и уж, тем более, нет времени на то, чтобы заниматься самоутешением.

Самоедством — да, но не больше.

Лучше уйти в работу и постараться не думать… о ней.

О Полине.

Всё забывается, заживает и это пройдет.

С тихим шорохом открылась дверь. В палату вошел Жора, неся в руках дымящийся кофе и бумажный пакет с едой.

— Смена, — произнес он отрывисто и головой указал на выход. — Вали домой, отдохни. Я побуду с ним.

Принимаю стаканчик кофе и поднимаюсь со стула, освобождая место другу.

— Если что…

— Позвоню, — прерывает меня Жора и несильно стучит по плечу огромной ручищей. — Водила ждет у входа. Вали.

— До завтра, — бросаю ему и, хромая, покидаю палату, чтобы впервые за две недели вернуться домой.

Глубоким вдохом унимаю волнение и тяжесть в груди, стоя перед дверью собственной квартиры.

Поворачиваю ключ, толкаю металлическую дверь и вхожу во мрак прихожей.

Никого.

Завернутая в плед, который я специально для нее купил, не выходит ко мне навстречу сонная Полина. Не утыкается носом в шею и не говорит о том, что соскучилась и что хочет придушить за столь позднее возвращение.

Мне некого подхватить на руки и унести в постель, чтобы раствориться в ней, в её запахе…

Я один. Один никому не нужный мудак.

Оно и к лучшему. Пусть будет так.

Включаю свет в прихожей и бросаю связку ключей на комод. Взгляд цепляется за одиноко лежащий на его углу ключ от моей квартиры.

Да, она ушла и возвращаться не собирается.

Сжав челюсти, открываю верхний ящик комода и одним резким движением смахиваю в него ключ.

Всё. Баста.

Хватит о ней думать!

Снимаю кроссовки и прохожу в комнату. Пусто.

Решаю покурить в гостиной и забыться во сне до утра.

Аккуратно сев на диван, и откинувшись на его спинку, закуриваю сигарету, наполняя легкие горьким дымом.

Хорошо.

Прикрываю глаза и раскидываю руки, наслаждаясь моментом, когда голова пуста от мыслей. В ней есть только дым. Терпкий, вязкий и менее отравляющий, чем ядовитые мысли о ней.

Кончиками пальцев правой руки нащупываю что-то холодное. Перевожу взгляд и вижу очки. Её очки, в которых она всегда читала, сидя в гостиной или за кухонным островком.

Любил тайком за ней наблюдать в моменты, когда она увлечена чтением и не замечает ничего вокруг. С упоением наблюдал за сменой эмоций на чистом, светлом лице. Казалось, что в эти моменты от нее исходит особое свечение и тепло.

Уют. Она была моим уютом.

Теперь же не осталось ни уюта, ни тепла. Ничего.

Только пустота, которую я заполняю дымом.

И её очки. Если бы не они, то можно было бы с легкостью поверить в то, что я ее для себя придумал.