Повседневная жизнь советской коммуналки - Алексей Геннадиевич Митрофанов

class="v">Не уедешь далеко!

– Понял?

– Понял!

И с кряхтеньем

Тарахтеньем —

Разъясненьем

Тем смущен,

Почесал горелку он!..

И пропшикал на прощанье:

– До свиданья!

– До свиданья!

И – тем не менее: «Можно себе вообразить тот ад, который творится на кухне в момент, когда восемнадцать семейств, населяющих этот тихий особнячок, готовит на восемнадцати примусах восемнадцать обедов».

Это уже Сергей Прокофьев.

* * *

Да, примус, как ты его ни крути – герой отрицательный. Этот факт признавали практически все современники примуса. Если не напрямую, то подспудно точно признавали. Не зря Сергей Сергеевич Заяицкий, работая над детской повестью «60 братьев», назвал главного негодяя этой повести не как-нибудь, а Примусом Газолиновичем Чортовым.

– Примус – нешто имя? – переспросил главный герой в момент знакомства.

– Теперь новые имена, – обтекаемо ответил Чортов. Который, простите за спойлер, в действительности оказался не Чортовым и уж, тем паче, не Примусом, а всего-навсего Семеном Куровым, личностью, впрочем, темной.

Впрочем, о какой действительности можно говорить применительно к детскому произведению одного из ведущих придумщиков послереволюционной России?

Примус фигурировал в последних сценах романа «Мастер и Маргарита» признанного певца советских коммуналок Михаила Булгакова:

«По всем комнатам мгновенно рассыпались люди и нигде никого не нашли, но зато… в гостиной на каминной полке, рядом с хрустальным кувшином, сидел громадный черный кот. Он держал в своих лапах примус.

В полном молчании вошедшие в гостиную созерцали этого кота в течение довольно долгого времени.

– М-да… действительно здорово, – шепнул один из пришедших.

– Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, – недружелюбно насупившись, проговорил кот, – и еще считаю долгом предупредить, что кот древнее и неприкосновенное животное.

– Исключительно чистая работа, – шепнул один из вошедших, а другой сказал громко и отчетливо:

– Ну-с, неприкосновенный чревовещательский кот, пожалуйте сюда.

Развернулась и взвилась шелковая сеть, но бросавший ее, к полному удивлению всех, промахнулся и захватил ею только кувшин, который со звоном тут же и разбился.

– Ремиз, – заорал кот, – ура! – и тут он, отставив в сторону примус, выхватил из-за спины браунинг. Он мигом навел его на ближайшего к нему стоящего, но у того раньше, чем кот успел выстрелить, в руке полыхнуло огнем, и вместе с выстрелом из маузера кот шлепнулся вниз головой с каминной полки на пол, уронив браунинг и бросив примус.

– Все кончено, – слабым голосом сказал кот и томно раскинулся в кровавой луже, – отойдите от меня на секунду, дайте мне попрощаться с землей. О мой друг Азазелло! – простонал кот, истекая кровью. – Где ты? – кот завел угасающие глаза по направлению к двери в столовую, – ты не пришел ко мне на помощь в момент неравного боя. Ты покинул бедного Бегемота, променяв его на стакан – правда, очень хорошего – коньяку! Ну что же, пусть моя смерть ляжет на твою совесть, а я завещаю тебе мой браунинг…

– Сеть, сеть, сеть, – беспокойно зашептали вокруг кота. Но сеть, черт знает почему, зацепилась у кого-то в кармане и не полезла наружу.

– Единственно, что может спасти смертельно раненного кота, – проговорил кот, – это глоток бензина… – И, воспользовавшись замешательством, он приложился к круглому отверстию в примусе и напился бензину. Тотчас кровь из-под верхней левой лапы перестала струиться. Кот вскочил живой и бодрый, ухватив примус под мышку, сиганул с ним обратно на камин, а оттуда, раздирая обои, полез по стене и через секунды две оказался высоко над вошедшими, сидящим на металлическом карнизе».

Фраза же «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус» давно сделалась мемом. Как, впрочем, и другая фраза из того же самого романа – «Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу». (Надо ли говорить, что следующей была фраза «Маргарита Николаевна не знала ужасов житья в совместной квартире»?)

Первый мем, что в целом понятно, означает «занимаюсь совершенно безобидным делом, не представляю опасности ни для кого», а второй – «жить в привилегированных условиях, не сталкиваться с бытовыми проблемами».

* * *

Смех смехом, а примус действительно был причиной множества настоящих трагедий. В мемуарах то и дело упоминаются несчастные случаи, связанные с эксплуатацией этих девайсов. Исход – самый непредсказуемый.

Вот, в частности, воспоминания художника Александра Бенуа: «Мотя – инвалид; третьего дня она себе обожгла руки, туша вспыхнувший благодаря ее неосторожности примус».

А бывало и хуже.

И все равно гораздо большей трагедией считалось в силу каких-либо причин лишиться этого девайса. Историк Алексей Орешников писал: «Около 11 часов поехал поздравить Адель Шмидт с днем рождения, застал ее в слезах: украли примус. Подарил ей 10 рублей и 50 папирос. Несчастная, как мне ее жаль! До большевиков она была сыта, одета… у нее все взяли, обоих сыновей на днях выгнали из университета, старший сын поступил в банк… нужду терпят большую, младший ищет службу».

Как нетрудно догадаться из контекста, речь все же идет о первом послереволюционном десятилетии.

* * *

Примус был королем советских коммунальных кухонь вплоть до конца 1950-х годов. Некоторое время он существовал наряду с керогазами, которые поначалу казались гораздо более продвинутыми гаджетами, пусть и не слишком широким, но все-таки шагом вперед.

Во-первых, керогаз был более изящен. Емкость с керосином была вынесена за пределы основного объема – керогаз словно держал ее на отлете, как пушкинский Онегин свою шляпу боливар. Вместе с тем керогаз выглядел более основательно. Словом, мечта коммунальной советской хозяйки.

Керогаз был дорог и являлся символом достатка. Конечно, не таким, как собственный автомобиль, но всё же, всё же. Места он требовал больше и, соответственно, практиковался в менее заселенных квартирах с более просторными кухнями. Главное же заключалось в том, что керогазы были эффективнее. На том же количестве керосина можно было вскипятить в два раза больше воды. Красота.

И еще – керогаз не вонял. Вообще не вонял.

Впрочем, керогазы оказались тупиковым путем развития кулинарной техники и уже в 1960-е годы рука об руку сдавали позиции перед газовыми плитами. Дело в том, что керогазы требовали постоянной сборки и разборки. При этом пальцы напрямую контактировали с керосином и продуктами его распада, а также полураспада. Одноразовые резиновые перчатки если и существовали, то исключительно в операционных блоках ведомственных больниц. Да и не приучен был советский человек к такому барству.

В результате после каждой перезаправки керогаза, прежде чем прикоснуться к продуктам, руки приходилось мыть. На коммунальной кухне, ледяной водой, невкусным мылом. Тщательно и долго.

В эксплуатации керогаз был капризен. Литературный критик Игорь Дедков писал:

«Мы мучились с керогазом, он