Повседневная жизнь советской коммуналки - Алексей Геннадиевич Митрофанов

от огня все свое движимое имущество. Теперь он мог быть спокоен и равнодушно глядел, как бабушка тащила к себе наверх большую, мутную бутыль с керосином, держа ее на руках, как ребенка. Первым об осторожном поступке Митрича узнал гражданин Гигиенишвили и сейчас же истолковал его по-своему. Он подступил к Митричу в коридоре и, схватив его за грудь, угрожающе сказал:

– Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получить хочешь? Ты думаешь, Гигиенишвили дурак? Гигиенишвили все понимает!

И страстный квартирант в тот же день сам застраховался на большую сумму. При этом известии ужас охватил “Воронью слободку”. Люция Францевна Пферд прибежала на кухню с вытаращенными глазами.

– Они нас сожгут, эти негодяи! Вы как хотите, граждане, а я сейчас же иду страховаться! Гореть все равно будем, хоть страховку получу. Я из-за них по миру идти не желаю.

На другой день застраховалась вся квартира, за исключением Лоханкина и ничьей бабушки. Лоханкин читал “Родину” и ничего не замечал, а бабушка не верила в страховку, как не верила в электричество. Никита Пряхин принес домой страховой полис с сиреневой каемкой и долго рассматривал на свет водяные знаки.

– Это выходит, значит, государство навстречу идет? – сказал он мрачно. – Оказывает жильцам помощь? Ну, спасибо. Теперь, значит, как пожелаем, так и сделаем!

И, спрятав полис под рубаху, Пряхин удалился в свою комнату. Его слова вселили такой страх, что в эту ночь в “Вороньей слободке” никто не спал. Дуня связывала вещи в узлы, а остальные коечники разбрелись ночевать по знакомым. Днем все следили друг за другом и по частям выносили имущество из дому.

Все было ясно. Дом был обречен. Он не мог не сгореть. И, действительно, в двенадцать часов ночи он запылал, подожженный сразу с шести концов».

Так что зря укоряли старую добрую керосинку. Человеческий фактор был гораздо опаснее.

* * *

Для обслуживания всех трех девайсов – примуса, керогаза и керосинки – по всей стране была развернута сеть керосинных лавок. Даниил Гранин писал: «Имелись керосиновые лавки. Там, в цинковых чанах, плескался желтоватый керосин. В бутылках продавали лиловый ядовитый денатурат. У поэта примус золотой потому, что он делался из латуни и, начищенный, сиял во всю мочь. Существовала целая сеть обслуги примусного хозяйства: ремонтные мастерские, медники, запчасти… Примусов-то пылало в стране сотни тысяч. После появления газовых плит, электроплит они отступали, отдавая город за городом, и сейчас примусы остались лишь для походной жизни туристов».

Поход в керосинную лавку (ее еще именовали нефтелавкой) – целый ритуал, притом не всегда безобидный. Виктор Гопман писал в мемуарах: «В числе прочих льгот пацаны с нашего двора пользовались практически неограниченной свободой передвижения по окрестностям. Допустим, мать посылала кого-то из нас за керосином… Да, сегодня этот вид топлива используется преимущественно для нужд реактивной авиации, и царящий на летном поле запах жженого керосина ассоциируется с ветрами дальних странствий и романтикой большой – в положительном смысле этого слова – дороги. А в те времена керосинки и керогазы были доминирующими бытовыми приборами, используемыми для приготовления пищи – от печей народ уже отошел, а к поголовной газификации еще не приблизился. Значит, давала мать бидончик емкостью 3 литра, а литр керосина стоил 1 рубль 40 копеек (цены, разумеется, до денежной реформы 1961 года). Таким образом, задачка на два действия: сначала умножить рубль сорок на три, а потом полученную сумму вычесть из пяти (потому что проще всего было дать ребенку пятерку, в естественном расчете на сдачу) – 80, стало быть, копеек. Но эта нехитрая арифметика была яснее ясного и для пацанвы из домов, расположенных рядом с керосинной лавкой (именно так! потому что “керосиновыми” были лампа или, скажем, двигатель, а торговое учреждение и царивший там запах – “керосинными”). И вот пацаны из двора, считавшего, что лавка входит в сферу их юрисдикции (и правы они были, в чисто формальном плане, потому что жили, что называется, дверь в дверь, а до нашего дома было минут пятнадцать ходьбы – другое дело, что это была единственная лавка на весь район, но тут уже не их вина, а наша беда) – так вот, из стратегически благоприятно расположенного двора выходила ватага и окружала чужака, требуя выдачи, скажем, двадцати копеек из числа означенных восьмидесяти. Иначе – сами понимаете… Потому-то мы старались ходить за керосином в компании с соседскими ребятами, минимум по двое – для пущей уверенности. И если нас не признавали в лицо, хотя должны были признавать – ведь учились-то все в одной школе, то приходилось самим уточнять: “Да вы чего! Мы – с Деминского двора”. Эта волшебная фраза означала, что трогать нас без особой нужды или без повода не рекомендуется. “Деминские” – был не просто пароль, но охранная грамота, диппаспорт. Тем же, кто задастся вопросом “а как же которые не-Деминские?”, в качестве ответа могу только предложить цитату из классического еврейского анекдота: “Таки плохо”».

Еще одна современница керосинных лавок, скрывающаяся в социальных сетях под псевдонимом Lana, вспоминала, как ходила в подобную лавку за синькой: «Я выросла на Самотеке, в тихом зеленом переулке. Ближайшая керосиновая лавка была на Селезневке, но иногда мы с бабушкой за чем-то ходили в керосиновую на Тихвинскую. Да, синька продавалась килограммами, а еще отпускали керосин, бензин, хозяйственное мыло, свечи, гвозди и всякую химию и скобянку. Очень интересно было наблюдать, как шла торговля. Лавку на Селезневке давно снесли, а на Тихвинской она каким-то чудом уцелела».

А вот мемуары другого пользователя социальных сетей, господина Shchipok: «Немного воспоминаний о керосиновых лавках 1940—1950-х: в их ассортименте были также свечи, фитили для керосинок и керосиновых ламп (из этих толстых, широких и прочных текстильных полос хорошо было делать простейшие самодельные крепления для лыж), оконная замазка (тогдашний дежурный прикол мальчишек – забежать в такую лавку и спросить у продавца: “Дядь, почем халва?”), нафталиновые шарики против моли, стиральная сода, фонари модели “летучая мышь” (под стеклянным колпаком горел керосинкообразный фитиль) для ношения на открытом воздухе в ночное время и т. н. керосиновые лампы (горение по тому же принципу, причем яркость горения можно было регулировать перемещением фитиля вверх или вниз), гвозди, шурупы и тому подобные скобяные изделия (в этом было некоторое дублирование ассортимента тогдашних магазинов под общим брендом “хозяйственный”); продавались также керосинки (для самого экономного и безумно долгого приготовления пищи), примусы (на них готовка шла гораздо быстрее по причине принудительного нагнетания керосина в горелку) и керогазы (работали они с громким ревом мощного пламени и температуру развивали, сопоставимую с газовыми