Личная жизнь женщины-кошки - Татьяна Веденская

Перед моими глазами застыла картина. Я раскручиваю крышку бутылки с какой-то гадостью и опрокидываю ее содержимое в кастрюлю. Невозможно. Невозможно. И все же на экране я стою с бутылкой в руке. Свихнулась, свихнулась. Мне вдруг стало невыносимо тяжело дышать.

Мы начали в кабинете на нашем этаже, а кончили в следственном управлении полиции. Как говорится, начали за здравие, а кончили за упокой. Я знала, что около проходной нашего «Муравейника» дежурили журналисты, мы были горячей новостью дня – отравление в газопромышленном холдинге, пострадало больше тридцати человек. Некоторые до сих пор находятся в тяжелом состоянии.

В отделении у следователя работал телевизор, и я пока сидела и ждала черт его знает чего, наверное, у моря погоды. Погода, кстати, была чудесной, и было так тепло, словно настало молочное июльское лето, хотя на календаре все еще был май. У меня забрали мобильный телефон в качестве вещественного доказательства чего-то, все еще неведомого мне, сумку, сняли отпечатки пальцев, намазав руки какой-то грязной липкой гадостью. Возможно, в этот самый момент я и подумала в первый раз:

А ведь меня могут посадить в тюрьму!

Сначала мысль была чисто теоретической, и я подумала об этом, но как-то отвлеченно, как мы думаем о том, что, возможно, в следующем году не получится поехать в отпуск, так как все подорожало. Потом я сидела и смотрела по новостям о том, как наши сотрудники в состоянии «средней тяжести» лежат в госпиталях, смотрела в повторе, как целое море «Скорых» собралось у проходной холдинга, как Джонни метался, не зная, что делать и кого куда пропускать. Носилки, визг сирен, паника и стоны. Один журналист пробрался в холл на первом этаже, где Игорь собрал людей. Он снимал, как людей тошнило и рвало, снимал, как кто-то рыдал без остановки. Журналисты умеют накалить атмосферу до беспредела, но в данном случае ничего не нужно было накалять – все было очень плохо. Куда хуже, чем обычно. Совершенно пустой стакан и разбитый к тому же. И тогда я подумала:

Я могу попасть в тюрьму прямо сегодня, прямо отсюда, из этой комнаты в полицейском участке.

И я тут же позвонила сестре, воспользовавшись правом на один звонок. Я не знаю, почему не набрала номер Игоря, но точно знаю, почему не позвонила маме. Ее я не хотела нервировать раньше времени, потому что, положа руку на сердце, я была в тот момент – полная катастрофа, не человек, а какая-то размазня. Я позвонила Лизе, потому что помнила ее номер наизусть. Мобильный-то мой отобрали. Все системы моего ошалевшего организма работали неверно. Я еле говорила, отвечала на вопросы невпопад, не верила самой себе.

– К тебе можно приехать? – спросила Лизавета без малейшего промедления. Уже позвонив, я вспомнила, что сестра беременна и что не надо было впутывать ее в это.

– Ко мне можно приехать? – спросила я непослушным голосом. Руки дрожали. Страшно хотелось пить. Следователь Серафимович посмотрел на меня с такой очевидной смесью жалости и презрения, что меня передернуло.

– Можно, – кивнул он. – Адвоката вам можно. Мы пока проводим предварительное разбирательство.

– Разбираетесь, – кивнула я. – Ага. А сестру можно?

– Сестру… ну, пусть приедет. В случае чего сопроводит вас. – От этих слов мне поплохело так, словно я сама наелась пресловутой солянки. А Серафимович снова, уже не в первый раз, задал мне вопрос, на который я никак не давала ему тот ответ, на который он рассчитывал. Впрочем, он не слишком-то огорчался.

– Вы подтверждаете, что на видео с камеры наблюдения столовой именно вы выливаете неизвестную жидкость в чан с супом?

– Нет. Не подтверждаю, – выдохнула я, и Серафимович отбросил ручку в сторону.

– Тогда как объяснить эту запись?

– Я не знаю, не знаю. Я ничего такого не помню, понимаете?

– Провалы, значит? Такая у вас тактика? – с пониманием кивнул Серафимович. – Понимаю. В анамнезе что-то есть?

– В анамнезе? – не поняла его я.

Следователь вздохнул и покачал головой:

– Вы испытываете вражду по отношению к кому-то из сотрудников вашего предприятия?

– Нет, не испытываю.

– Совсем ни к кому? Ни к одному человеку? Всех любите? Просто в духе заповедей Евангелия.

– Я не всех люблю. Но и вражды не испытываю.

– А к Виктору Аркадьевичу Постникову тоже относитесь хорошо? – спросил Серафимович, и я закрыла руками лицо. Все выходило как-то до странности просто. По версии следствия, я из чувства личной неприязни и бог знает еще каких чувств решила отомстить Вите Постникову, подлила какую-то дрянь в суп и теперь косила под психа. Все было логично, все удовлетворяло следователя.

– Я не подливала ничего в суп. Даже не ходила в столовую вчера.

– Но и на рабочем месте вас не было. Это подтвердили все сотрудники вашего отдела. Кроме того, в недавнем времени у вас уже были эпизоды, верно?

– Вы про кофе? – устало вздохнула я.

– Я про кофе. И там вы признали свою вину и даже согласились оплатить ущерб.

– Да я просто не хотела связываться, – ответила я.

Серафимович с пониманием кивнул. Он не верил ни единому моему слову, но вел себя на редкость спокойно и дружелюбно. Мужчина, по всей видимости, уже признал дело раскрытым и закрытым и предчувствовал премии и бонусы. А может, просто был спокойным и уравновешенным сотрудником полиции. В конце концов, работать ему приходится с разным контингентом. Воры и убийцы, среди которых оказалась и я. Вор и убийца.

Дверь в кабинет распахнулась, и внутрь влетела моя разъяренная беременная сестра – животом вперед.

– Фая! Фаечка, ты тут? Что происходит? В чем бы вы ее ни обвиняли, она ни в чем не виновата! – Серафимович подскочил и тут же отступил, поставленный в тупик этим самым животом.

– Вы кто? Адвокат? Не адвокат? Так, пожалуйста, остановитесь. Вы не можете присутствовать при допросе.

– Допрос? – ахнула Лиза, и я заметила, как ее глаза распахнулись в неподдельном ужасе. – Что случилось?

– Ты новости смотрела? – бросила я, и она помотала головой. Еще бы, зачем смотреть новости, когда есть сериалы!

– Я требую прекратить обмениваться сообщениями. Пожалуйста, покиньте помещение… э-э…

– Елизавета Павловна Тушакова, – бросила Серафимовичу сестра, но прозвучало это так, словно она его обвиняет в предательстве Родины.

– Елизавета Павловна, подождите в коридоре.

– Подождать чего? – спросила сестра.

– Окончания допроса. Оформления документов.

– Каких документов?

Я заметила, как губы Лизы дрогнули. В любой другой день я бы вскочила и принялась защищать ее и оберегать, но не сегодня. Сегодня я с удовольствием присоединилась к ней, и мы принялись вместе рыдать в кабинете следователя Серафимовича.