Аналитическая психология - Карл Густав Юнг

253 Случись такое, препятствие, которое прежде казалось непреодолимым, было бы устранено. Следовательно, я рассматриваю потерю равновесия как целенаправленную, ибо она замещает дефектное сознание автоматической и инстинктивной активностью бессознательного. Последняя стремится к установлению нового равновесия и достигнет этой цели при условии, что сознательный разум в состоянии ассимилировать содержания, произведенные бессознательным, т. е. понять и переработать их. Если бессознательное грубо берет верх над сознательным разумом, развивается психотическое расстройство. Если бессознательное не может занять главенствующее положение и не может быть понято, возникает конфликт, препятствующий дальнейшему продвижению вперед. Однако размышляя над этим вопросом, а именно над проблемой понимания коллективного бессознательного, мы сталкиваемся с одной весьма существенной трудностью, которой я посвятил следующую главу.

a. Регрессивное восстановление персоны

254 Крах сознательной установки – дело серьезное. По ощущениям это сродни концу света, как будто все вернулось в первоначальный хаос. Человек чувствует себя брошенным, дезориентированным, подобным кораблю без руля и без ветрил, оставленным на волю стихий. По крайней мере, так кажется. В действительности, однако, человек возвращается к коллективному бессознательному, которое теперь берет руководство на себя. Мы могли бы привести множество примеров, когда в критический момент возникали «спасительная» мысль, видение, «внутренний голос» и придавали жизни новое направление. Вероятно, мы могли бы упомянуть столько же случаев, когда подобный коллапс означал катастрофу, крушение всего, ибо в такие моменты часто пускают корни болезненные идеи или отмирают идеалы, что не менее катастрофично. В первом случае развивается некая психическая странность или психоз; во втором – состояние дезориентации и деморализации. Но как только бессознательные содержания прорываются в сознание, наполняя его своей сверхъестественной силой убеждения, возникает вопрос о том, как человек будет реагировать. Будет ли он сломлен этими содержаниями? Или, может, доверчиво примет их? Или отвергнет? (Я не беру в расчет идеальную реакцию, а именно критическое понимание.) Первый случай означает паранойю или шизофрению; второй – либо эксцентричность со склонностью к пророчествам, либо возврат к инфантильной установке и отсечение от человеческого общества; третий – регрессивное восстановление персоны. Эта формулировка звучит очень технично, и читатель может с полным на то основанием предположить, что она как-то связана со сложной психической реакцией, которую можно наблюдать в ходе аналитического лечения. Однако было бы ошибкой думать, что такие случаи встречаются только при аналитическом лечении. Этот процесс можно наблюдать так же хорошо, а часто даже лучше, в других жизненных ситуациях, а именно во всех тех сферах деятельности, где имеет место некое насильственное и разрушительное вмешательство судьбы. Предположительно каждый испытывал на себе неблагоприятные повороты судьбы, но в основном это раны, которые заживают и не оставляют следа. Здесь же мы имеем дело с деструктивными переживаниями, которые способны полностью сломить человека или, по крайней мере, покалечить его навсегда. В качестве примера возьмем предпринимателя, который идет на большой риск и в результате становится банкротом. Если он не позволяет этому удручающему опыту обескуражить себя, но сохраняет свое прежнее бесстрашие (возможно, приправленное впредь небольшой долей спасительной осмотрительности), его рана заживет без последствий. Но если, с другой стороны, он падает духом, отказывается от всех дальнейших рисков и кропотливо пытается подлатать свою социальную репутацию в рамках гораздо более ограниченной личности, выполняя второсортную работу на недостойной его должности с менталитетом испуганного ребенка, тогда он восстановит свою персону регрессивным способом. В результате испуга он вернется к более ранней фазе своей личности; он будет делать вид, что он такой, каким был до критического опыта, хотя он совершенно не способен даже подумать о том, чтобы пойти на такой риск вновь. Раньше, возможно, он хотел большего, чем мог добиться; теперь он не смеет пытаться делать даже то, что ему вполне по силам.

255 Такие переживания возникают во всех сферах жизни и во всех возможных формах. Значит, они возможны и в психологическом лечении. Здесь тоже речь идет о расширении личности, о принятии риска в зависимости от внешних обстоятельств или внутренней природы человека. Что такое критический опыт в лечении, можно увидеть на примере молодой женщины, изучавшей философию: это перенос. Как я уже указывал, пациент может бессознательно проскользнуть через риф переноса; в этом случае он не становится переживанием и ничего фундаментального не происходит. Доктор, исключительно ради удобства, вполне может пожелать себе побольше таких пациентов. Но если они умны, они скоро обнаружат существование этой проблемы у себя. Если доктор, как в вышеупомянутом случае, возведен в статус отца-возлюбленного и, следовательно, оказывается под шквалом соответствующих требований, предъявляемых ему пациентом, он должен продумать способы и средства парирования натиска, не будучи при этом сам втянут в водоворот и не причиняя вреда больному. Насильственное прерывание переноса может привести к полному рецидиву, а то и хуже; посему проблему надлежит решать с большим тактом и осторожностью. Другой возможностью является надежда, что «со временем» «глупости» прекратятся сами по себе. Конечно, все со временем проходит, но это может занять слишком долгое время, а трудности могут быть настолько невыносимыми для обеих сторон, что лучше сразу отказаться от идеи времени как исцеляющего фактора.

256 Гораздо лучший инструмент для «борьбы» с переносом, казалось бы, был предложен фрейдовской теорией невроза. Зависимость пациента объясняется как инфантильное сексуальное требование, которое заменяет собой рациональное применение сексуальности. Аналогичными преимуществами обладает и теория Адлера[129], трактующая перенос как инфантильное стремление к власти и «меру безопасности». Обе теории настолько хорошо согласуются с невротической ментальностью, что каждый случай невроза может быть объяснен обеими теориями одновременно[130]. Данный крайне примечательный факт, который подтвердит любой непредвзятый наблюдатель, может опираться только на то обстоятельство, что «инфантильный эротизм» Фрейда и «стремление к власти» Адлера суть одно и то же, независимо от разногласий между двумя школами. Это просто фрагмент неконтролируемого и вначале не поддающегося контролю примордиального инстинкта, который обнаруживается в феномене переноса. Архаические формы фантазии, постепенно достигающие поверхности сознания, являются лишь дополнительным тому подтверждением.

257 Мы можем попробовать обе теории, чтобы заставить пациента увидеть, насколько инфантильны, невозможны и абсурдны его требования, и, возможно, в конце концов он снова придет в чувство. Однако моя пациентка была не единственной, кто этого не сделал. Правда, с помощью этих теорий доктор всегда может спасти свою репутацию и выйти из болезненной ситуации более или менее гуманно. Действительно, есть пациенты, в работе с которыми не стоит прикладывать особых усилий; но есть также случаи, когда эти процедуры вызывают бессмысленные психические травмы. В случае моей пациентки я смутно чувствовал нечто в этом роде, а потому отказался от рационалистических попыток, дабы – с плохо скрытым недоверием – дать природе шанс исправить то, что мне казалось ее собственной глупостью. Как уже упоминалось выше, это научило меня чему-то необычайно важному, а именно убедило в существовании бессознательной саморегуляции. Бессознательное не только может «желать» – оно также может отменять свои желания. Это осознание, имеющее столь огромное значение для целостности личности, должно оставаться недоступным для всякого, кто не может свыкнуться с идеей, что это просто вопрос инфантилизма. На пороге этого осознания он повернется и скажет себе: «Конечно, все это чепуха. Я сумасшедший фантазер! Лучше всего похоронить бессознательное или выбросить его за борт со всем, что к нему прилагается». Смысл и цель, которые он так страстно желал, он увидит только как инфантильную болтовню. Он поймет, что его стремление было абсурдным; он учится быть терпимым к себе, он учится покорности и смирению. Что он может сделать? Вместо того чтобы столкнуться с конфликтом лицом к лицу, он повернет назад и в меру своих возможностей регрессивно восстановит свою персону, отбросив все те надежды и ожидания, которые расцвели при переносе. Он станет более ограниченным, более рационалистическим, чем был раньше. Нельзя сказать, что этот результат нежелателен во всех случаях без исключения, ибо слишком много людей гораздо лучше себя чувствуют в рационалистической системе, чем на свободе. Свобода – одна из самых трудных вещей. Те, кто может выдержать этот путь, могут сказать вместе с Фаустом: