Между молотом и наковальней - Николай Лузан

— Все будет нормально, командир! Мы к этой, с косой, не торопимся, — нестройно ответили бойцы.

— Тогда вперед! За Абхазию! — призвал их Виталий.

Робкий рассвет нежным цветом окрасил снежные вершины гор. Трепетно мигнули и поблекли звезды. Ночной мрак рассеялся, и в утреннем тумане проступили зыбкие силуэты, напоминающие то вздыбившегося медведя, то несущийся в галопе табун лошадей. Пач Чагава, Батал Табагуа, Пантик Торчуа, Ахра Голандзия, Беслан Осия, Андрей Киркинадзе и Гум где короткими перебежками, где ползком просочились через линию фронта и заняли исходные позиции.

На фоне посветлевшего неба зловеще прорезался неправдоподобно громадный силуэт танка. Его ствол черным хоботом хищно вытянулся в сторону Кутола. В его металлическом чреве что-то угрожающе погромыхивало. В десятке шагов от «дельфинят» за одичавшим кустом роз послышалась неясная возня, это грузинские часовые боролись со сном. Они не подозревали, что рядом затаилась их смерть.

— Ребята, приготовились! Дядя Андрей, прикрываешь тыл! — распорядился Адгур.

Разведчики вплотную подобрались к врагу и теперь ждали сигнала от группы Гиви. Тот не заставил себя ждать. Его бойцы, продравшись через розарий, зашли во фланг и с ходу ударили по опорному пункту. Утреннюю тишину взорвали разрывы гранат. В ответ тяжело ухнул миномет и тут же захлебнулся. Автоматная и пистолетная трескотня потонула в реве двигателя танка. Его экипаж, не сделав ни одного выстрела, уносил ноги с позиции. За ним бросилась спасаться пехота.

— Они драпают! Драпают! — ликовал Ахра и посылал вслед очередь за очередью.

Бойцы его группы старались не отстать от гвардейцев, чтобы на их плечах ворваться в Тамыш. На подходах к селу их встретил нестройный огонь. Из развалин бывшего ремонтного цеха яростными вспышками огрызнулся пулемет. Справа, из коровника, короткими очередями отстреливался автоматчик. Шесть пуль впились в тело Андрея Киркинадзе, но он продолжал давить на спусковой крючок, пока не потерял сознание. Шальной осколок скосил Бесика Осию.

Смерть витала над головами «дельфинят», но они не могли и не имели права останавливаться. Они рвались на юг. Оттуда доносились звуки яростной перестрелки, тонувшие в грохоте артиллерийских разрывов. Это сквозь стену огня навстречу им прорывались десантники Заура Зарандиа. Их присутствие придало новые силы бойцам Виталия Осии, и они ринулись в битком набитый гвардейцами Тамыш.

Те, ошалев от страха, беспорядочно отстреливались и все дальше откатывались к восточной окраине села. Подавив очередную огневую точку, Гум, Беслан, Батал, Ахра и Гиви, прячась за бетонным забором, короткими перебежками продвигались к центру и там напоролись на танк. Его ствол суматошно мотался по сторонам. Броня судорожно подрагивала от работавшего с перебоями двигателя.

— О, красавчик, попался?! От нас не уйдешь! — радостно воскликнул Беслан и, подкатившись к танку, громыхнул прикладом автомата по броне.

В ответ в его чреве заворочались, затем звякнула крышка люка, из него показалась чумазая физиономия и пролепетала:

— Там… Там абхазы! Абхазы!

— Не там, а здесь! — рявкнул Беслан и сдернул танкиста на землю…

Отряд Зарандиа и передовые группы Восточного фронта, несмотря на тяжелые потери, упорно пробивались навстречу друг другу, чтобы наконец перерезать «грузинскую удавку», душившую столицу Сухум, и облегчить наступление частям Гумистинского фронта.

Неожиданное появление более чем полутысячного отряда абхазских ополченцев, казаков и добровольцев из республик Северного Кавказа в тылу грузинских войск и фронтальное наступление частей Восточного фронта вызвало у них настоящий шок. У страха глаза оказались настолько велики, что, когда сообщение о нем дошло до штаба в Сухуме, эта цифра возросла втрое. Но десантникам некогда было заниматься арифметикой, они вели свой счет — подбитым танкам, бэтээрам и уничтоженным пулеметным гнездам. Он был в их пользу, к исходу дня передовым группам удалось пробиться к стратегически важной дороге Сухум — Тбилиси и там соединиться с частями Восточного фронта.

Впервые за время войны над группировкой грузинских войск в Абхазии нависла угроза окружения. Среди оккупантов сначала в Сухуме, а затем по цепной реакции и в Тбилиси началась паника. Шеварднадзе, «вальсировавший» в то время с генералами в штаб-квартире НАТО в Брюсселе, почувствовал, что его «хваленая гвардия», привыкшая больше «шманать» беззащитных сухумчан, готова была вот-вот дать деру, бросил «бал» и к вечеру 2 июля прилетел в столицу Абхазии. Наспех сколотив несколько ударных отрядов, бросил их против десантников и ополченцев Восточного фронта. Но генералы Сосналиев и Дбар не дали ему возможности перевести дыхание и нанесли очередной отвлекающий удар.

Четвертого июля, едва забрезжил рассвет, как сотни бойцов, прячась в молочном тумане, клубившемся над Гумистой, атаковали позиции противника в районе села Нижняя Эшера. Это была лихая атака. Помня прошлое мартовское наступление абхазской армии, когда ей удалось пробиться в район маяка, грузинское командование дополнительно усилило оборону минометными батареями и дзотами. Но ни это усиление, ни шквальный автоматный и пулеметный огонь не могли остановить ополченцев. Они, вложив в этот удар всю свою ненависть к врагу, ворвались на передовые позиции и после яростной рукопашной завладели ими.

В результате этого маневра Шеварднадзе и его генералы оказались между двух огней, полыхавших в районе села Тамыш и на берегах Гумисты. Пытаясь остановить, как им казалось, наступление абхазской армии, они бросили в бой последние резервы и подняли в воздух всю авиацию, не подозревая о главном направлении удара. В их головах не укладывалось то, что высоты над Сухумом, одетые в бетон и опоясанные минными полями, являлись основной целью стратегического плана, разработанного Султаном Сосналиевым и Сергеем Дбаром.

Напоминая тяжелораненого, фрегат «Османия» с остатками команды и теми, кто выжил из махаджиров, оставив позади парусник, на котором умирали зараженные холерой, и вихляя из стороны в сторону, вполз в бухту Самсуна. Капитан Сулейман, еще во время шторма сорвавший голос, сипел на матросов, пытаясь лохмотьями парусов поймать ветер и держать строгий курс. Они, цепляясь за обрывки канатов и рискуя сорваться вниз, старались, как могли, чтобы только поскорее причалить к берегу и забыть о том кошмаре, что преследовал их последние сутки. Несмотря на жалкий вид судна и самой команды, Сулейман пытался сохранить достоинство и морскую честь. Когда фрегат поравнялся с кораблями эскадры Омерпаши, по его команде аскеры и моряки выстроились на носу во фронт и, вскинув вверх сабли с ятаганами, воскликнули:

— Слава великому султану и его флоту!

В ответ мощным эхом прозвучало:

— Слава великому султану! Слава флоту! Слава капитану Сулейману!

Не успело приветствие затихнуть, как на флагмане громыхнуло орудие. Сам неустрашимый Омер-паша салютовал ему — капитану Сулейману. И на его посеревшем от усталости лице появилась горделивая улыбка, а глаза повлажнели. В эти минуты для него, отдавшего двадцать с лишним лет службе султану и флоту, не было ничего дороже, чем честь и уважение самого Омер-паши. Они стоили больше, чем все золото и серебро, что утащило к себе море, чем красавица-горянка, захлебнувшаяся в трюме, чем сотни душ махаджиров, пошедших ко дну.