Экспедиция - Моника Кристенсен

– Мы не можем идти и нести ящик с радио, как чемодан. Будет гораздо проще и быстрее тащить экипировку за собой. Нужно только следить, чтобы мешок не угодил в полынью.

Кнут рассказал, что обнаружил медвежьи следы.

– Именно этого медведя ты и слышал, – сказал Кнут.

– Странно, почему он не попытался напасть на нас?

– Он уже сыт, – ответил Кнут.

Им нужно было как можно скорее возвращаться обратно к палатке, где находились Карстен и Мадс.

В то же время им следовало соблюдать дистанцию – держаться подальше от медведя, который шёл вдоль их лыжни и принюхивался. Кнут предположил: безопаснее всего было бы пройти какое-то расстояние другим курсом, держаться южнее своей лыжни. Путь назад стал бы надёжнее, но гораздо длиннее. Или же они последуют тем же маршрутом, каким пришли. Тогда им не нужно будет останавливаться и часто сверяться с GPS. Они должны как можно скорее вернуться и предупредить Мадса и Карстена. Но тогда уж они точно рисковали натолкнуться на белого медведя.

– У них хотя бы есть карабин, – сказал Терье. – А у нас для защиты есть только петарды. Я голосую за окольный путь.

Они немного продвинулись через торосы, по курсу, который уводил от лыжных следов. Через час они изменили направление и взяли курс на палатку. Так они и продвигались вперёд – мимо больших и малых торосов, но без широких разводий, – они были вынуждены снова и снова сворачивать с курса. Импровизированные сани функционировали поначалу вполне сносно, даже если скользили и болтались по льду без контроля. Но постепенно картон обтрёпывался и стирался, и ноша становилась всё более и более неподъёмной. Под конец они вытащили чемодан из пластикового пакета и несли его по очереди. Кнут так измучился, что чувствовал на языке привкус крови, но хуже всего была жажда. Жажда страшнее, чем зуд, её невозможно игнорировать.

– Мы ели снег. Правда, сначала мы его растапливали.

Терье остановился, повис на лыжных палках.

– Нужно брать снег с самого верхнего слоя. Брать снег из глубины нельзя, потому что там концентрируется соль, ведь она не проникает сквозь лёд.

Кнут кивнул, наклонился и поскрёб снег. Схватил кусок твердого снега и начал его кусать. Снег пришёлся ему по вкусу, но через несколько секунд язык потерял чувствительность от холода.

– Я иду и мечтаю о Solo[59], – сказал он. – Забавно, потому что обычно я не пью газировку. Но всякий раз, когда меня донимает жажда, я мечтаю о Solo. Она тёплая, и я пью её прямо из бутылки, и немного взбалтываю, и большинство пузырьков исчезает.

– Мне кажется, я охотно выпил бы и лошадиную мочу, если бы её подали охлаждённой, в высоком бокале, с кусочками льда, – сказал Терье и улыбнулся.

– Не знаю. Никогда не пробовал.

Они дружно рассмеялись, стоя рядом с чемоданом с радио и пакетом с батареями, антеннами и кабелями на льду. На секунду они даже почувствовали себя счастливыми и беззаботными. Но только на секунду.

Кнут всё чаще останавливался и проверял, по верному ли курсу они идут. По данным GPS, до палатки предстояло пройти ещё изрядный путь. Каждый шаг давался им с трудом. Их качало от усталости. У Кнута возникли проблемы со зрением, он плохо видел. Глаза слезились и горели. Он часто падал. Его брюки промокли от солёной воды. Так они и пробирались вперёд, в неведомое, преодолевая одно препятствие за другим. Они страшно устали. Некоторые препятствия казались непреодолимы: перед ними возникла полынья – огромная, как целое озеро. Её ледяные края простирались в обоих направлениях, причём ширина была одинаковой в обе стороны. Надо было решить, какой из окольных путей поможет им поскорее вернуться на правильный курс.

– Мы должны отдохнуть, я не спал уже двое суток, – сказал Кнут. – В таком состоянии опасно продолжать путь.

Они разложили на снегу пластиковую подстилку и завернулись, каждый со своего края. Последнее, о чём подумал Кнут, пока не провалился в сон, – это медведь, который бродит где-то рядом с ними. Кому-нибудь нужно было бы постеречь его, но мужчины уже не могли бороться со сном.

Бледный диск солнца исчез за плотными облаками, заполнив воздух серебристо-серыми сумерками. Поднялся ветер, взвихрил сначала тонкую снежную пыль из ледяных иголок над пластиком. Затем начался снегопад. Кнут проснулся от шороха мокрых снежных хлопьев, которые падали на пластик. Как долго они лежали так, беззащитные, не думая о том, что на них может напасть медведь? Он сел и попытался взглянуть на часы. Странно, что было ещё так темно. Он провёл руками по опухшим глазам, но блестящий туман не уходил.

– Терье? Что со мной? Я ничего не вижу… А ты?

Наконец Терье тоже проснулся. Прошло несколько секунд, пока он понял, что с Кнутом что-то не так.

– Ты совсем ничего не видишь? Сколько пальцев я показываю?

– Два. Я так вижу, во всяком случае приблизительно. Но я не могу держать глаза постоянно открытыми из-за сильного жжения. Они слезятся. Вокруг как будто серый туман. Я могу лишь различать контуры льда передо мной, но не больше чем на метр или на два.

– У тебя снежная слепота. Мои глаза тоже горят, но я могу держать их открытыми. Мы сейчас всё упакуем и отправимся дальше.

– Сколько времени? Как долго мы спали?

– А, чёрт! Уже глубокая ночь!

Они выбрали северную оконечность ледяного поля, чтобы обогнуть большую полынью. Кнут должен был держаться за Терье, который нёс чемодан с радио и пластиковый мешок со всеми вещами. Час спустя они всё ещё двигались вперёд. Прошло много таких часов, пока они нашли палатку. Когда они пришли, оказалось, что они отсутствовали около суток.

Карстен ходил и утаптывал снег вокруг палатки, тепло одетый и с винтовкой через плечо. Он наверняка уже издали видел и слышал их. И всё же его лицо исказила гримаса страха и недовольства.

– Куда вы делись? Почему так долго? Мадсу стало хуже. Я не могу заставить себя всё время находиться в этой вонючей палатке. Он лежит и всё время стонет, а у нас осталось всего семь таблеток морфина.

Ранним утром в день отправления мы с Карстеном сидели на кухне и пили кофе. Никому из нас завтрак не лез в горло. За окном по-прежнему было темно, прямая, как проволока, полоска красного света прочерчивала небо между большими деревьями. Погода для этого времени года стояла непривычно влажная. Не было снега, который смягчал бы резкое освещение. Голая земля, покрытая скользкой и ржавой листвой. Скорее всего, осенью просто не хватило времени для обработки газонов.

Мы остались одни, и нам необходимо было откровенно поговорить друг с другом, увидеть окружающую нас реальность такой, какая она есть. Только теперь у меня появился шанс достучаться до него, минуя все защитные механизмы, и попрощаться со всеми иллюзиями.