Что мы пожираем - Линси Миллер

– Это самый большой прогресс, которого удалось достичь. Крику бы это понравилось. Я ведь знал его всю свою жизнь, – он сжал край моего рукава двумя пальцами и потянул мою руку к себе. – Она хочет, чтобы ты правила вместе со мной. Стала моим советником.

– А ты этого хочешь, Алистер? – спросила я, поворачиваясь к нему. – Чтобы тебя помнили как сына Расколотого суверена, который просто стоял и смотрел, как она пожертвовала десятой частью населения Цинлиры и спасла от вторгшихся в наш мир Грешных лишь немногих избранных?

– Нет, – прошептал он. – Я хочу совсем не этого.

– Ты как-то сказал, что она не позволит Двери поглотить нас всех, потому что мертвыми нельзя править, – прошептала я. – Но если она жаждет власти и хочет, чтобы ее боялись, что может быть лучше, чем стоять во главе страны, основой власти в которой являются жертвоприношения, и смотреть на выживших сверху вниз?

Я сделала маленький шаг вперед, и он отступил назад. Я сделала еще один шаг. Его лодыжки ударились о мою кровать. Я толкнула его и опустилась на колени у его ног.

– Алистер, она заставила меня убить его. Что еще она заставит нас сделать? – спросила я.

Он глубоко вздохнул.

– Я буду плохим сувереном. Я не интересуюсь политикой.

– Но у тебя есть я, – я говорила осторожно, медленно, позволяя срываться с губ по одному слову зараз. – Если бы ты был сувереном, ты мог бы поручить другим заниматься придворными обязанностями. Никто и не подумает ставить под вопрос твои исследования. У нас есть всего пять месяцев. Представь, что бы ты узнал за это время, если бы мог полностью погрузиться в исследования? Представь, что мы могли бы создать.

С такого небольшого расстояния я заметила, как загорелись его красные глаза.

– Мой отец заставлял нас наблюдать за жертвоприношениями. Он думал, что это сделает нас жестче и подготовит к ответственности, которую несет правитель. Он никого не судил. Он просто приносил в жертву тех, кто был ему больше не нужен. Но тогда Дверь требовала гораздо меньшего количества душ. Пэры, которые выступили на стороне моей матери, поддержали ее, потому что она сказала, что она не будет приносить людей в жертву без суда и следствия. – Он сжал пальцами мое горло и я почувствовала, как бьется жилка на моей шее. Он склонил голову набок и провел большим пальцем у меня под ухом. – Я убил столько людей… но редко делал это собственными руками.

Я не могла сказать, что Крика убила его мать: это было слишком далеко от истины.

– Ты винишь в смерти Крика свою мать, хотя нож держала я, – сказала я. Я не стала отстраняться. – Ничто из того, чем мы могли бы пожертвовать, не сравнится с принесением в жертву жизни. Мне очень жаль, Алистер.

Его хватка ослабла.

– Я знаю. Я должен это сделать.

– Я понимаю, каково тебе. – Я остановилась, его глаза прищурились за стеклами очков. Разговоры о чувствах и морали тут не помогут. Он хотел быть объективным, и мне нужно апеллировать к этому. – Ты притворяешься, что тебе все равно, но я знаю, что это не так. Если бы тебе было плевать, ты бы не прописывал так скрупулезно свои контракты. Я понимаю, что ты объективен благодаря своей апатии. Используй это.

Из моих слов напрашивался единственный логический вывод: завтра он должен убить свою мать. Но мне нужно, чтобы он понял это сам, чтобы он был полностью в этом заинтересован. Если в начале своего правления он не будет доверять, в этом не будет ничего хорошего.

– Если бы я не любил ее так сильно, я бы знал ответ, – он соскользнул на пол, схватил меня за бедра, развернул и прижал к себе. Я чувствовала, как его ноги прижимаются к моим ногам, и положила голову ему на грудь. Левой рукой он обхватил меня за талию, а правой начертил знак смерти над моим сердцем. – Я хочу понимать все.

– Я знаю.

– О нет, я в этом сомневаюсь. – Он коснулся ногтем плоти под моей ключицей. – Я хочу содрать с мира кожу и узнать, как он работает. Я хочу посмотреть, как двигаются его сухожилия, – он провел пальцем по центру моей груди и надавил на грудную кость. – Я хочу сломать его кости, как ты бы ломала кости трупа, и изучать каждую его частицу, пока не пойму, как собрать его заново. – Он положил руку мне на грудь. – Незнание вызывает у меня голод, утолить который я не могу. Это контракт, для воплощения которого не нужна жертва. Я чувствую твою панику так же, как видел твое отвращение, когда ты говорила об использовании тела Крика для экспериментов. Когда мы ехали в Устье, ты едва могла смотреть на меня. Ты была в ужасе от того, что я сделал в Хиле, и от всего, что сделал после.

– Разве? – спросила я.

В спектакле, который я сейчас разыгрывала, едва ли было место для грусти.

– Я не могу позволить себе думать о тех, кого я убиваю, иначе я бы думал о них вечно, – сказал наследник. – Я не такой, как ты. Меня почти не волнует то, что когда Дверь откроется, погибнут люди. Я просто хочу понять, как она работает и почему.

Я откинула голову ему на плечо.

– Сколько раз ты уничтожал свои чувства, вместо того чтобы справиться с ними?

– А если бы я задал тебе тот же вопрос, – сказал он, снова выводя на моей коже знак Смерти, – ты смогла бы дать на него ответ?

От чего я отказалась? Что не могла вспомнить? И какое это имеет значение, если я не могу это вспомнить? По крайней мере, на куски себя ломала я, а не мир.

– Твоя мать забрала у меня утешение лжи. Она отняла у тебя друга, лишила тебя возможности заниматься исследованиями. – Я протянула руку и сняла с него очки. – То, что она твоя мать, ни к чему тебя не обязывает. Семья не является непогрешимой.

Людям из хороших семей было этого не понять. Это было немыслимо и ставило под сомнение все, что они знали. Члены семьи любят друг друга.

Если это не так, что может быть ложью?

– Моя мать любит меня, – прошептал он.

– Одной любви мало, Алистер. – Я вытянулась и провела рукой по его спутанным волосам.

Он прижался к моей ладони.

– Может ли цель оправдывать средства, если ты хочешь сделать что-то во благо, но для этого нужно совершить злодеяние?

– Надеюсь, что да.

– Ты уверена? – спросил он, крепче сжимая мою руку. – Лавры прошлых побед. Сколько времени пройдет, прежде чем я снова продемонстрирую им свою силу?

– Алистер, – я теряла его, но услышав, как я произнесла его имя, он вздрогнул. Я запустила пальцы в волосы у него на затылке. – Мне всегда было интересно, каким был тот контракт. Я была на том параде в Устье.

– Правда? – у него перехватило дыхание.

– Конечно, – сказала я, опуская руку. – Ты был единственным грехоосененным, которого я знала, мы с тобой почти ровесники. Мы были так похожи. Я хотела тебя увидеть.

– Похожи? – пробормотал он, задев подбородком мою макушку. – Контракт был составлен неправильно, и жертвы не хватило. После этого я несколько месяцев отсыпался и не мог использовать своего грехотворца.