Страсть Клеопатры - Энн Райс

Бектатен прогнала кошку со своих колен, отдав ей безмолвный мысленный приказ. Когда та повиновалась, она глазами кошки увидела свои ноги, ноги Энамона, а потом и ноги Актаму, который, пятясь, уступал дорогу ее любимому животному. Она направила кошку к окну на выступ в стене, чтобы ей можно было лучше рассмотреть уже вовсю цветущий сад внизу.

Даже в глазах кошки разросшиеся растения представляли собой прекрасное зрелище – мощные стебли и пышные соцветия, колышущиеся под океанским бризом.

Все так же молча она скомандовала кошке вновь взобраться к ней колени.

Когда та вернулась и Бектатен посмотрела на свое нестареющее лицо ее глазами, она вытерла пыльцу со своих губ и щек. Странно было видеть себя со стороны, от этого немного кружилась голова. Потребуется еще какое-то время, чтобы ее организм полностью избавился от действия пыльцы, и тогда их сверхъестественная связь с Бастет оборвется.

Теперь же кошка просто сидела у нее на коленях и ждала, когда эти чудеса закончатся. Бектатен приказала ей сменить положение, чтобы она не могла смотреть на себя как в зеркало. Животное повиновалось.

– Это животное по-прежнему такое же умное? – наконец нарушил молчание Энамон.

– Да, Энамон. Очень умное. И со временем она еще поведает нам много интересного.

И кто знает, сколько всего еще сможет сделать Бастет в будущем. Кто знает, сколько открытий еще предстоит совершить им вместе с Бектатен.

* * *

Когда они пришли к ней, она как раз закончила читать свои дневники о тех временах, когда Рамзес II правил Египтом.

Это всколыхнуло в ней огромный пласт воспоминаний, связанных с тем периодом. Тогда она повсюду разыскивала Сакноса, но редко бывала в Египте, поскольку ничто не указывало на то, что он мог находиться там. Могла ли она упустить в своих записях какие-то важные детали или знаки? Это следовало хорошенько обдумать. Но не теперь. Сейчас пришло время для наложения матримониального благословения на это новое жилище.

Когда появились ее мужчины, молчаливые и решительные, она была к этому готова.

Она изголодалась по ним.

Бектатен отвела их в свою спальню, вид которой не оставлял никаких сомнений относительно ее намерений: постель была усыпана лепестками цветов, а в лампадках курился фимиам, наполняя воздух запахом благовоний.

В последний раз они занимались этим втроем много лет тому назад, так что казалось удивительным, насколько легко и непринужденно они пришли к этому сейчас.

Она позволила им снять свой тюрбан и разгладить свои темные волосы. Потом позволила им снять с себя всю одежду, а затем раздеться самим.

Их прекрасные нетленные тела нежно обнимали друг друга в мерцающем тусклом свете горящих свечей, готовые опуститься на ложе из подушек и лепестков цветов.

Всего за несколько минут до этого она читала о том, как занималась любовью три тысячи лет тому назад. И нашла, что в этом ничего не изменилось. «Когда ты бессмертен, – писала она, – ты уже не жаждешь так лихорадочно прикосновений другого человека. Ты не боишься потерять этих ощущений и поэтому не стараешься замкнуться, сдерживаться или пытаться выразить это языком, который тебя обязательно подведет».

– Возьмите меня, – прошептала она, закрывая глаза. – Возьмите меня и заставьте забыть мучительную страсть моих смертных любовников, забыть вкус смерти, всегда сопровождавший их поцелуи, и вкус потерь, омрачавших сладость их объятий.

Они подняли ее и уложили на благоухающую постель.

Актаму целовал ее, проникая языком сквозь ее губы, в то время как его пальцы ласкали сначала ее соски, а потом и ее грудь. И сразу она почувствовала, как по телу разливается жар, наслаждаясь тем, как мужчина своим весом придавил ее бедра и как его член вдавливается через другие ее губы.

Она полностью отдалась его воле, когда он ритмично извивался на ней, пока не закричала в сладостной агонии, которая всегда смешивалась у нее с болью.

– Мой Энамон, – сказала она, не открывая глаз и рукой нащупывая второго мужчину.

Вот они, эти знакомые руки, намного грубее, чем у Актаму; такие же грубые поцелуи, а потом и ладони Энамона под ягодицами, когда он приподнял ее, чтобы глубже в нее войти; его неровное дыхание, его срывающийся шепот: «Моя повелительница, моя царица, моя возлюбленная, прекрасная Бектатен».

Вновь возбудившись и не в силах сдерживаться, Актаму взял ее лицо в свои ладони и отвернул от своего напарника; но и Энамон не собирался отказываться от нее, и вскоре Бектатен почувствовала прикосновение его губ сначала к своему животу, а затем к груди. Его язык теребил ее соски, а пальцы ласкали ей волосы. Актаму все крепче прижимал ее к себе, а Энамон довел ее до чувственного пика.

Она упивалась восторгом от сплетения их тел, полностью вовлеченная в их борьбу за обладание ею, в их яростные усилия покорить ее новыми наслаждениями, окончательно завоевать ее, чего они никогда не могли сделать в смертной жизни. Ее возбуждало собственное бессилие в руках тех, кем она изо дня в день командовала, ее безоговорочная капитуляция перед теми, кто буквально боготворил ее с благоговейным трепетом, чего она никогда по-настоящему не понимала.

Актаму поставил ее на колени и, обхватив сзади, подставил Энамону, который целовал ее грудь; она в изнеможении растаяла между ними, потеряв ощущение места и времени, и все заботы отступили куда-то очень далеко.

Вся наша суть именно в этом, в этом экстазе, до которого плоть одного человека может довести плоть другого.

С каждым последующим оглушительным оргазмом к ней начали приходить видения – раскинувшегося внизу сада, возрожденного к жизни ее эликсиром, сочных побегов и цветов, которые превратили то, что когда-то было для нее болезненным и формальным ритуалом, в настоящий праздник, в необузданное торжество души и тела.

Эти бессмертные любовники знали географию ее тела и карту чувственных зон лучше любого божества, которое могло бы претендовать на то, что является ее создателем. Эти бессмертные любовники понимали ее жажду наслаждения и границы ее выносливости так, как этого не смог бы почувствовать ни один смертный любовник.

«Жизнь, – снова подумала она, – сделалась нескончаемой. И не нуждающейся в раскаянии».

И все благодаря эликсиру.

Это стало для нее еще одним напоминанием о том, почему тайну эликсира нужно хранить вечно и почему нельзя допустить, чтобы это волшебное средство снова было похищено.

Но вот все закончилось. Они лежали рядом, притихшие, выдохшиеся, чувствуя себя божественно опустошенными. Через некоторое время они вместе искупаются, потом оденут друг друга. Но сейчас они, пребывая в состоянии полного изнеможения, говорили друг другу на древнем языке Шактану ласковые слова, обменивались клятвами вечной преданности и поцелуями чистой любви, тихо смеялись и не сдерживали благодарных слез.

– Скреплены печатью экстаза, – пробормотал Актаму своим чарующим баритоном.