Осколки времени - Райса Уолкер

– Это не Пруденс, – говорит Кэтрин.

И она права.

Различия почти неуловимы, но все же достаточно заметны для матери. Или для бабушки.

На тыльной стороне ладони, которой она пытается оттолкнуть Конвелла, изображена татуировка в виде лотоса, но костяшки пальцев на этой руке покраснели и кровоточат. Нос немного длиннее, лицо чуть тоньше, губы полнее. Глаза у нее совсем не те серо-голубые, что Пру унаследовала от Кэтрин.

Они зеленые.

Девушка, которая смотрит на нас с экрана, не Пруденс. Это я.

Аполло-холл, Нью-Йорк

10 мая 1872 года, 20:45

«Король Георг III и его парламент отказали нашим предкам в праве издавать свои собственные законы. Они восстали, они победили, и они создали то правительство, которое мы имеем сегодня. Но мужчины, по-видимому, не понимают, что теперь они продолжают по отношению к женщинам тот же самый деспотический порядок, который король Георг проводил по отношению к американским колониям».

Зал заполнен сотнями людей, причем больше половины из них – женщины. Это очень разношерстная компания. Некоторые одеты просто, явно из рабочего класса. Другие носят более дорогие, модные наряды (в том числе платья Долли Варден, как у меня), будто они вышли на вечер в театр.

В каком-то смысле так оно и есть. Виктория Вудхалл очень хорошо владеет своей аудиторией – миниатюрная, хорошенькая и довольно женственная, несмотря на строгое черное платье. Она говорит и шагает в такт, и руки ей помогают формировать слова. Все взгляды устремлены на нее.

Вдоль стен развешаны красочные баннеры с лозунгами, которые не совсем сходятся в тематике, хотя, я думаю, они могут быть из той же самой книги реформ. Одни требуют, чтобы правительство защищало и обеспечивало людей от колыбели до могилы, а другие отмену процента на капитал и прямую демократию, где все законы принимаются народом. Третьи лозунги библейские: «И никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» и «Иисус сказал ему: пойди, продай имение твое и раздай нищим». Эти два стиха, которые, я уверена, Сол никогда не рассматривал для своей «Книги Кира», золотыми буквами начертаны на голубых знаменах у сцены.

Я стою на цыпочках в нескольких метрах от стабильной точки, пытаясь получше разглядеть женщин в передней части зала. Моя цель – обнаружить Кэтрин, чтобы я могла держаться от нее подальше, и Пруденс, чтобы я могла отвести ее в сторонку и поговорить с глазу на глаз. Но между ужасными шляпными творениями, заполнившими зал, и тем фактом, что мне немного трудно передвигаться, вскоре становится очевидно, что единственный способ увидеть, кто находится впереди, – это быть впереди.

В течение следующих десяти минут я медленно продвигаюсь вперед. Виктория говорит о социальной справедливости и необходимости единства среди реформаторов. Я жалею, что не переместилась немного раньше, потому что она, кажется, приближается к кульминации.

Я не понимаю, что женщина передо мной – это Кэтрин, пока кто-то сзади не толкает меня, и я не натыкаюсь на нее. На ней желто-черное платье с тремя разными цветочными узорами. Маргаритки и рудбекии украшают одну сторону соломенной шляпы, которая действительно немного похожа на чудовище на моей собственной голове. Весь костюм напоминает мне шмеля в цветочном поле. Теперь я прекрасно понимаю, почему Кэтрин ненавидела его.

К счастью, она едва удостоила меня вторым взглядом, когда я пробормотала извинения. Она разговаривает с тремя другими девушками примерно моего возраста. И ее возраста, поскольку ей здесь около двадцати лет.

Я знаю, что мне нужно уйти и избегать встречи с ней, но я не могу сдержаться и не посмотреть на Кэтрин на мгновение. Было ли это до того, как ее назначили партнером Сола, до того, как она влюбилась в него? Я вспоминаю запись на видео в ее дневнике, сделанную после того, как он использовал ее лицо в качестве боксерской груши. Хотелось бы мне, что все было проще. Я бы отвела ее в сторону и сказала, чтобы она держалась подальше от Сола любой ценой, что его якобы очаровательная внешность – прикрытие для психопата.

Конечно, я не могу этого сделать. Нет никакой гарантии, что это остановит события, которые сейчас уже запущены, и есть шанс, что после этого может не остаться никого, кто мог бы предотвратить эти события. Я мысленно посылаю ей извинения и отворачиваюсь, но в этот момент замечаю еще одну девушку, которая тоже наблюдает за Кэтрин.

Это Пруденс. На ней темное и бесформенное платье, без намека на турнюр и оборки, что носят модные женщины в этом зале. Сначала мне кажется, что оно темно-синее, пока не осознаю, что черная ткань немного изменилась из-за медальона, который она носит под ним. Вместо туфель на ней мужские рабочие ботинки, и я предполагаю, что она шокировала не одну даму своими волосами, которые настолько коротки, что едва прикрывают уши. Я знаю, что у Пру нет команды костюмеров ХРОНОСа (или какой-либо другой команды, если уж на то пошло), но похоже, что она надела все, что смогла стащить с оставленной без присмотра бельевой веревки.

На ее лице застыла странная смесь отчаяния и гнева. Нет сомнений, она знает, что смотрит на более молодую версию своей матери. В сочетании с прической она выглядит намного моложе своих семнадцати лет.

Теперь, глядя на нее, я еще больше убеждаюсь, что беременная девушка в храме Рио вовсе не Пруденс. Мне впервые удалось забыть на мгновение эту сцену здесь, в Аполло-холле, но теперь тревога и вопросы нахлынули снова. Как бы мне ни хотелось убедить себя, что я ошибаюсь, что все дело в освещении или ракурсе камеры, я знаю, что это не так. В Рио-де-Жанейро была я.

Я просто не понимаю, как. Сейчас мы знаем, что план Сола по перезагрузке мира начинается через несколько дней. Даже если беременность была как-то подстроена подушкой или чем-то в этом роде (а я не думаю, что это было так, учитывая то, как была задрапирована тога), эта девушка была тоньше, чем я когда-либо. И старше. Хотя я нахожу утешение в мысли о том, что я дожила до следующей недели, эта девушка выглядела тревожно. Кто еще из тех, кого она любит, не выжил? И чьего ребенка она (или я) вынашивает?

Из раздумий меня вывели громовые аплодисменты, разразившиеся на весь зал. Ну, почти. Исключение составляет Пруденс, которая бросает на меня очень странный взгляд. Мой ключ ХРОНОСа находится под несколькими слоями ткани и внутри кожаного футляра. Она никак не может разглядеть свечение, поэтому смотрит либо потому, что я единственная, кто не аплодирует, либо потому, что заметила семейное сходство.

Я немедленно начинаю хлопать в ладоши и перемещаюсь за спину двух женщин слева от меня, надеясь, что Пру забудет меня, как только я скроюсь из виду. Говорить с ней здесь было бы плохой идеей, когда Кэтрин так близко.

К сожалению, я не могу двигаться. Один из моих живых щитов наваливается на меня сзади, когда высокий, крепкий мужчина проталкивается мимо нескольких слоев людей и втаскивает себя на платформу. Ему требуется несколько попыток, чтобы быть услышанным через толпу, хотя его голос, когда он наконец пробивается, гремит.