Варшава, Элохим! - Артемий Леонтьев

Otto смотрел в окно, сжав зубы. Его разрывало нетерпение, он подошел к Хаиму:

– Мы должны им помочь… давай зайдем со спины…

Хаим непреклонно качнул головой:

– Говорю же, нельзя, архитектура… с четырьмя нашими револьверами только на улицу выходить. Я не собираюсь людей на смерть вести! Ждем здесь и ввязываемся в ближний бой… используем эффект неожиданности…

Отто признал резонность аргумента, но от этого было не легче. Каждый из бойцов прекрасно знал, что забаррикадировавшимся в доме на Низкой осталось жить несколько минут…

Перебегая от окна к окну, Анилевич упирался магазином МР-38 в подоконник и жал на спусковой крючок – раскалившийся ствол стрекотал и дымился, пуская стригущие очереди. Граната, брошенная немцами, разорвалась этажом ниже, так что ступни отбило горячим, задребезжавшим полом. Плита выдержала взрыв, только с потолка повалилась штукатурка. Кирпичная крошка летела за шиворот и резала глаза. Услышав взрыв на третьем этаже, Мордехай болезненно поморщился – внизу были позиции двух его товарищей.

Элик Ружанский, стоявший рядом, стрелял из винтовки, целясь сквозь дым в серые контуры, которые укрывались в закоулках первых этажей. Прострелив горло одному солдату, он видел, как немец повалился в снег и начал затыкать рану пальцами, кровь заливала улицу и окрашивала снег цветом смерти. Рита Дахан, высокая стройная девушка с заостренными чертами лица и длинными черными волосами, спустилась на второй этаж, чтобы стрелять наверняка. Все входы на первом этаже были завалены мебелью, поэтому за тыл она не боялась. Рита взяла у убитого товарища еще один пистолет и теперь сжимала в руках Luger и польский VIS.35, прицеливаясь и нажимая спусковой крючок то на одном, то на другом оружии. Дахан подходила к окну, выжидала, когда кто-нибудь из солдат высунется, прицеливалась и стреляла. Грязные распущенные волосы выбивались из-под заколки и раскачивались лошадиным хвостом, Рита походила на взбешенную фурию: извивающиеся змеями побелевшие от известки локоны, ненавидящие глаза, раскрытый от частого дыхания и криков рот. На четвертом этаже замолчала винтовка, сердце Риты сжалось, но через минуту к автоматным очередям Анилевича присоединились пистолетные щелчки, девушка улыбнулась и, выбрав удачный момент, прострелила разбегающегося с гранатой солдата – тот закинул автомат за спину и уже размахивался для броска, но девушка четырьмя выстрелами перебила ему плечо и грудную клетку, так что граната рванула у него в пальцах. Немца разметало в кровавую пыль, оставив на асфальте только две ноги и левую руку – блестящая каска метнулась вверх, ее сбило, как щелбаном, выдавило в воздух бутылочной пробкой. На пятое нажатие спускового крючка Luger Риты щелкнул беспомощным звуком пустоты.

Обрадованная удачным выстрелом Дахан подпрыгнула, как школьница, и закусила губу. В ее окно посыпались пули, и девушка соскочила на пол, прикрыла голову руками, не разжимая рукоятей своих пистолетов. Потом убрала в карман пустой Luger, проползла на четвереньках к соседнему окну, зажала VIS двумя руками и аккуратно высунулась. Ее снова чуть не срезала автоматная очередь. Девушка повалилась на колени и закашляла от попавшей в грудь пыли и мелких каменных осколков. Прижавшись к стене, осмотрела свое тело и даже удивилась, что до сих пор не ранена. Решила умереть рядом с братьями по оружию, поэтому проползла к лестнице и поднялась наверх – на третьем этаже лежало несколько неподвижных тел. Рита подошла к ним и дрогнула. В груди защекотало, она посмотрела на дорогие ей лица – обожженные, с блестящей, вздувшейся кожей и расплавленной одеждой, приклеенной к неловко застывшим, окоченевшим телам. Вспоротые животы убитых, нашпигованные осколками, кровоточили, а ветер бросал на трупы горсти снега, который словно торопился стыдливо прикрыть своей белизной язвы войны.

Рита собрала подле убитых несколько патронов от винтовки, хотя самого оружия не нашла, потом подняла старенький наган – эхо Российской империи – и проверила барабан, в котором золотились четыре патрона. Сжала револьвер в левой руке и взвела курок, после чего поднялась на четвертый этаж. Анилевич стрелял из автомата одиночными, а Элик оперся спиной на стенку, он лежал лицом к Дахан и хрипел, сплевывал кровь себе на грудь. Пол под ним залило кровью, нога нервно дергалась. Пистолет и винтовка лежали рядом. Услышав за спиной шаги, Анилевич сел на пол и оглянулся. В его глазах отразилось удивление:

– Ты жива, Ритка. Что с остальными?

Девушка опустилась рядом с Мордехаем и заглянула в его глаза, с торопливой нежностью посмотрела на красивое лицо, блестевшее от пота, на почерневший лоб и оранжевые от глинистой крошки растрепанные волосы.

– Все мертвы… Все мертвы, – повторила, сама не зная зачем. Анилевич не ответил, снова поднялся и продолжил стрельбу, но уже на втором выстреле его автомат беспомощно щелкнул. Проверил все магазины – пусты.

Поймав на себе взгляд Элика, Рита посмотрела на него. Ружанский прохрипел:

– Возьмите винтовку, там еще два патрона…

Девушка подбежала к Элику и положила на окровавленную грудь свою руку с револьвером:

– Я тебя сейчас перевяжу…

Элик покачал головой:

– Глупость… стреляй, Ритка.

Он дернул рукой, потянулся к винтовке, как будто хотел подать ее девушке, но обессиленно зажмурился и как-то сразу осел, став неподвижным.

Рита положила на пол VIS с наганом, подняла винтовку и вогнала в нее еще пару патронов, взятых на третьем этаже, после чего бросила оружие Мордехаю и снова взялась за две своих еще горячих рукояти. Анилевич поймал винтовку резким движением руки, вскинул ее на плечо, прицелился и выстрелил. Дахан подбежала к окну другой стены и высунулась. Увидев множество блестящих касок, она успела сделать только несколько выстрелов, и по ней хлестнула струя огнемета: волосы вспыхнули и моментально стлели, кожа на лице треснула, начала лопаться. Комнату озарило огнем, Рита закричала и перевалилась через подоконник, выпав из окна пылающим факелом. Анилевич в ужасе смотрел на лежащее внизу горящее тело. Вторая струя огня пришлась по нему, но он успел повалиться на пол и откатиться к лестнице. Запах жженного мяса спровоцировал рвотный позыв, но Анилевич пересилил себя. Деревянные рамы окон затрещали, крыша дома загорелась, и помещение наполнилось дымом. Яркие языки перекинулись на обои и мебель. Анилевич спустился по лестнице на второй этаж, откуда увидел двух огнеметчиков, – прицелился и нажал спуск, но в спешке промахнулся. Дыхание было сбито, он запыхался, наглотался дыма, сильно кашлял. Передернув затвор, выстрелил снова и перешиб солдату кисть. Огнеметчики пригнулись и спрятались за стеной, после чего по окнам прошлась пулеметная очередь – боец отбежал к противоположной стене и увидел, что дом окружен со всех сторон. Новая струя огня облизнула дом все с той же стороны. Обильный пот делал одежду тяжелой, сковывающей. Ноги хлюпали в горячих ботинках.

Точным выстрелом он все-таки срезал еще одного солдата, прошил ему живот – подкошенный немец скрючился и повалился на дорогу, поджав под себя ноги. В окно залетела очередная граната, но Анилевич успел спрыгнуть на первый этаж, и его только немного контузило взрывом. Пальцы дрожали, а голова ломилась от режущей боли и звенящего шума. Посмотрел по сторонам несколько раздвоившимся взглядом, не чувствуя своего тела, тряхнул головой, попытался собраться, и онемевшие мускулы подчинились. Поднимать лежащую рядом винтовку не стал – патроны уже закончились.